Лектор как поэт

Лекции из курса «Восток-Запад»

Сергей Арутюнов

                   Восток и Запад: этнокультурологическое сопоставление

(магнитофонная запись и краткое содержание части лекций, прочитанных на кафедре этнографии ЕрГУ с  23.10 по 1.11.1997)

Лекция 3.

Запад - Восток и зарождение цивилизаций.

Это первая тема, когда на мировой арене появ­ля­ются Запад и Восток в культурном и социально-политическом смысле; до этого мы говорили главным образом о естественной стороне: гео­гра­фической, климатической, физико-антропологической стороне в смысле под­раз­деления Старого света на западную и восточную половины. Повторяю, всегда, ког­да мы говорим «запад» и «восток», мы имеем в виду Старый свет  - Афро-евразийский суперконтинент, поскольку к Новому свету до его открытия Колумбом, до начала  эпо­хи великих географических открытий понятия «запад» и «восток» отношения не име­ют, как они в общем не имеют отношения сейчас к индейским цивилизациям и индейским культурам коренного населения Америки, поскольку эти культуры лежат в другой плоскости, в другой дихотомии нежели подразделение запад - восток. 

В прошлый раз мы говорили о том, что в культурном смысле разделение на Запад и Восток появилось в эпоху древнейших первичных цивилизаций. Я опять же абст­рагируюсь от первичных цивилизаций доколумбовой Америки, а в Старом свете  в ос­новном можно насчитать четыре независимые первичные цивилизации: 1) Егип­ет и 2) Ме­сопотамия, последняя начинается с Шумера и в дальнейшем переходит в Вави­лон­скую цивилизацию, когда шумерский язык перестает быть языком повсе­днев­ного общения, но долгое время сохраняет свое значение как письменный язык, как ис­точник литературной терминологической части словаря; 3) индийская - древ­не­ин­дийская, протоиндийская или хараппская цивилизация, или цивилизация долины Ин­да 3 - 2 тыс. до н. э.; и 4) цивилизация долины Хуанхэ и ее притоков  второго  тыс. до н.э., может  быть она начиналась в третьем тыс. до н.э., стоящем на еще не  вполне ци­ви­лизованном уровне; во втором тысячелетии она проходит точку расцвета, это протокитайская или иньская, иногда - в зависимости от чтения иероглифа - шань-иньская, древнекитайская цивилизация. 

Почему мы выделяем именно эти четыре цивилизации? Потому что каждой из них бы­ла свойственна своя форма письменности,  в каждом случае иероглифическая. Это об­щая закономерность развития письменностей мира. Любая письменность, ес­ли она возникает самостоятельно, а не заимствуется, возникает в форме ие­ро­глифики на базе предписьменной пиктографии и в скором времени ее иероглифы неизбежно при­об­ретают характер знака со смысловым детерминативом и фоне­ти­че­с­кой частью, т. е. очень скоро иероглиф начинает читаться не только по смыслу, но и в отрыве от смысла, чисто по звучанию, т. е. иероглиф становится записью оп­ределенного фонетического комплекса, из чего с неизбежной закономерностью вскоре возникает слоговая письменность, а  затем слоговая письменность стя­ги­ва­ется до алфавитной письменности. Причем алфавитная письменность сначала базируется на согласных и только на позднем этапе развития алфавитной пись­мен­ности возникают знаки для гласных букв. Это обще­че­ло­ве­чес­кий норматив, все письменности развивались таким образом. Мы имеем еги­петскую иероглифическую письменность, месопотамскую клинописную и хараппскую иеро­гли­фическую с элементами слоговой, но пока еще недостаточно досто­вер­­но про­чи­танную ввиду очень узкого круга памятников (это исключительно пе­ча­ти и торговые бирки), т. е. протоиндийскую, письменность. И мы имеем иеро­гли­фи­ческую китайскую письменность, которая имеет свои слоговые и алфавитные фор­мы, со своим фонетическим аспектом, но до сего дня остается  в основе своей все-таки иероглифической. Если наш алфавит имеет очень отдаленное и опосредованное родство с египетской иероглификой, но уже является чистым совер­шен­ным алфавитом, не иероглификой; если клинопись прошла слого­вую стадию, но на этой слоговой стадии вышла из употребления, не достигла ал­фа­витного уровня; если древнеиндийская письменность, очевидно, исчезла (потому что нынешняя индийская письменность восходит к другим истокам), то китайская письменность сохранилась в своей форме. Конечно, внешняя сторона, начертания знаков существенно изменились. Но надо сказать, что современные начертания уже появились на рубеже нашей эры, уже тогда оформились и употреблялись. Ар­мянская письменность с  конца IV в. в отношении начертания также особо не из­менилась. В общем-то любой древнекитайский текст можно на 99 % адекватно пе­реписать современными иероглифами. Они будут выглядеть несколько иначе, но иероглифы трехтысячелетней давности можно спокойно записать современными ие­ро­глифами и текст ничего не потеряет. Это по существу те же самые иероглифы, их число за три тысячи лет, конечно, сушественно увеличилось, но все пер­вичные иероглифы сохранились, только изменили стиль своего написания. И при же­­лании, конечно, их можно написать почерком трехтысячелетней давности. 

Однако эти четыре цивилизации не равнозначны в смысле своей «восточности» или «за­пад­ности». На уровне III-II тысячелетий до н. э. восточной, строго говоря, была толь­ко китайская цивилизация. Египетская, месопотамская и древнеиндийская ци­вилизации тоже были восточными в социальном смысле слова - в том смысле, что это были восточные деспотии с азиатским способом производства. Но во всех трех была создана та принципиальная культурная основа, которая в дальнейшем лег­ла в основу западной цивилизации. Это были основы научных знаний, прежде все­го астрономии и математики. И вот то, что мы сегодня имеем круг, разделенный на 360 градусов, понятие прямого угла; что мы имеем семидневную неделю, где обозначения дней недели чаще всего связаны с определенными планетами; что мы имеем определенные астрономические и астрологические понятия, связанные с оп­ределенными планетами; и что мы имеем двенадцатичленный зодиак, ко­то­рый обозначается определенными символами: Овен, Телец, Близнецы и т. д., - это все ме­сопотамские, шумеро-эламские достижения, в которые привнесен определенный еги­петский вклад и которые были известны также в древнеиндийской циви­ли­за­ции. О древнеиндийских цивилизациях в силу бедности письменных памятников мы знаем гораздо меньше. Во всяком случае мы знаем, что календарь (зодиак) - про­то­ин­­дийский. Он по существу был таким же как древневавилонский календарь. В плане культурного обмена в центре находилась вавилонская цивилизация, ее одним крылом как бы была египетская, а другим индийская. Между Египтом и Индией не было прямого культурного обмена, впрочем может даже и был, потому что есть основания полагать, что фокусники, гимнасты, акробаты из древней Ин­дии попадали не только  в Вавилонию, но и в Египет. Во всяком случае те фокусы и акробатические трюки, которые мы можем видеть на египетских настенных росписях,  вполне вероятно имеют индийское происхождение. Так или иначе, в Шу­мере имели полное представление о Египте, с которым поддерживали дип­ло­ма­ти­ческие отношения, а также торговые и политические связи. В Шумере имели представление и о цивилизации в долине Инда, для которой имелось свое имя Ма­лу­хха и с которой поддерживались если не политические, то во всяком случае тор­го­­вые связи. Это доказывается тем, что в Индии найдены, правда в небольшом ко­ли­честве, торговые бирки и печати шумеро-вавилонского происхождения. Кроме то­го в месопотамских памятниках имеются прямые записи о том, что из Индии, с востока ввозилась медь. 

Если эти три цивилизационных очага были друг с другом в какой-то взаи­мо­свя­зи, то китайский цивилизационный очаг оставался от этих трех вполне не­за­ви­си­мым. В Китае об этих цивилизациях не знали и среди этих цивилизаций также не знали о китайской. Поэтому в Китае и письменность развилась своим путем, по ряду причин не создалась алфавитная письменность. Одна из причин была в том, что эта письменность обслуживала один язык в разных диалектах, в разных зву­ча­ни­ях и не было потребности в такой письменности, при помощи которой мож­но было бы записывать слова разных языков. Так что письменность сохранила свою иероглифическую форму. На это были еще и другие основания: сама структура ки­тайского языка способствовала этому. Математические, астрономические зна­ния развивались параллельно; они не уступали вавилонским, но развивались на другой ос­нове. Поэтому первоначально были другие дни недели - десятидневка. Се­ми­днев­ная неделя тоже получила распространение в Китае, но с другими обозначениями. И до сих пор китайский и японский доевропейские лунные  календари основываются не на семидневной неделе, а на двадцатидевятидневном лунном цикле. Последний разделяется на две половинки по 15 дней, т. е. кратность 7 в какой-то степени со­храняется, что связано с фазами луны. Но это иначе понимается: по-иному во­с­приняты созвездия, они по-иному  выделяются на звездной карте неба и имеют со­вер­шенно другие, не родственные с западными названия. Иначе строится гео­мет­рия и основы математики, существует зодиак, который как и западный имеет то­же двенадцать, но уже других животных: мышь, бык, заяц, который иногда заменяется ко­том, дракон, змея, лошадь, овца, обезьяна, курица, собака и свинья - т. е. совсем дру­гие животные и символы нежели те, которые приняты в западном зодиаке. 

Теперь о том, что представляла собой духовная жизнь этих цивилизаций с религиозной стороны. Во всех этих цивилизациях имелась своя космология, своя кос­могония, своя мифология и своя религиозная картина мира. Поскольку по Египту имеется обширная документация в виде настенных надписей и погребальных па­пи­ру­сов, закладывавшихся в могилы, то с египетской космологией и космогонией, ми­фо­логией и религией мы знакомы в деталях. С месопотамской шумерско-вави­лон­с­кой космогонией и религией мы знакомы несколько меньше чем с египетской. Комплекс памятников, дошедших до нас, известен достаточно хорошо, хо­тя здесь могут быть некоторые пробелы, потому что не все памятники дошли до нас полностью. Имеются лакуны, но то, что дошло до нас, позволяет судить, что именно в этой мифологии и космогонии были заложены те основные понятия, еще не се­мит­ские, которые в дальнейшем стали основными для общесемитской космологии и космогонии. В преобразованном виде сходные сюжеты, т. е. сюжеты об Адаме (кстати он уже в шумерских памятниках называется «первочеловек» - Адама), сведения о всемирном потопе или во всяком случае ми­фы о всемирном потопе (хотя вполне возможно, что это именно сведения, ко­то­рые отражают действительные наводнения, имевшие место если не во всемирном мас­штабе, то в масштабе Месопотамии), основы легенды о Ное - о спа­сении всего лишь одного праведного представителя человечества со своей семьей и другие сюжеты, которые вошли в Книгу Бытия, первую книгу Библии, уже имеют место  в месопотамской космогонии и мифологии с самого начала. 

Что ка­сается древнеиндийской цивилизации, я повторяю: в силу того что письменные памятники скудны - в основном печати, отчасти торговые бирки, даже те надписи, что достоверно прочитаны, потому что не все печати и бирки прочитаны достоверно, имеют очень узкий объем информации. Другими до­ку­мен­та­ми мы не располагаем. 

Несомненно, в древней Индии как и в средневековой писали на пальмовых  лис­тьях. Это такой же естественный материал для письма в Индии как береста в Нов­го­роде. Береста в северной Руси была естественным материалом для повсе­днев­ных записей. Но это материал нестойкий. Папирусы лучше сохранились в еги­петском сухом климате, но главным образом они дошли до нас потому что за­кла­дывались в могилы, запечатывались и этим надежно сохранились в условиях египетского климата. В индийском климате всю органику в конце концов съедали термиты, поэтому не только древние, но и средневековые индийские архивы до нас не дошли. По древней, да и по средневековой истории Индии мы главным обра­зом имеем только те надписи, которые были сделаны на камне или металле. По­это­му мы хорошо себе представляем египетскую и месопотамскую религиозную кар­тину мира и можем только догадываться о древнеиндийской религиозной кар­ти­не мира. Но хотя бы по оттискам этих же самых печатей мы можем пред­ставить себе, что образ богини-матери, а также образ божества, которое в позднейшее время стало Шивой, уже имели место в доарийской хараппской Индии. Та­ким образом, определенная часть нынешних индуистских представлений не арийского происхождения, а гораздо более древнего возраста и восходят к еще доарийской хараппской Индии. Но больше этого мы мало что можем еще сказать. 

Мы имеем достаточно ясное представление о древнекитайской космогонии и ми­фологии, которые совершенно своеобразны. 

Для всех этих космогоний, мифо­ло­гий и религий был характерен политеизм.  Верховное божество в ряде случаев случайно верховное, скорее всего не является демиургом. Скажем, верховный бог Мардук в Месопотамии первоначально был  покровителем од­ного какого-то города и лишь с возвышением этого города стал обще­ме­со­по­там­ским божеством. А  при повсеместном обожествлении земли и неба, т. е. ду­аль­ном противопоставлении земли и неба, при обожествлении  солнца и лу­ны имеет место развитое многобожие, полифункциональность божеств и политеизм. Политеизм был характерен для всех первичных цивилизаций и при всем локальном сво­еобразии носил некоторые общие черты, очевидно конвергентного проис­хож­де­ния. Для человека естественно обожествлять землю и небо, естественно поклоняться солнцу и луне. Не было наверное племени, места, где бы это по­к­ло­не­ние в той или иной форме не существовало. 

Является ли этот политеизм ранних цивилизаций первичным по отношению к мо­нотеизму? На этот вопрос нельзя дать однозначного ответа, потому что пре­о­б­­ладавшая, а в марксистской идеологии признававшаяся единственно правильной кон­цепция исходила из того, что политеизм, т. е. обожествление сил и яв­ле­ний при­роды, свойствен изначальной религии в момент ее возникновения.  

Мы имеем религиозные памятники палеолита. Французский ученый Леруа-Гуран про­анализировал пещерные росписи Франции и Испании.  Аналогичные, очень по­хо­жие росписи имеются даже на Урале в Каповой пещере, они открыты срав­ни­тель­но недавно и построены по тем же закономерностям. Восточнее Урала мы росписей не имеем, но имеем скульптуру и резьбу на кости из района Байка­ла, скажем со стоянок  Мальта и Буреть. Эти рисунки строятся по тем же законо­мер­ностям что и западноевропейские рисунки. Поэтому мы можем считать, что в при­лед­ни­ко­вой Евразии от Испании и по крайней мере до Байкала имели мес­то сход­ные ре­ли­ги­оз­ные представления. Это вполне естественно, потому что численность насе­ле­ния тогда была невелика, а подвижность была высокая. Скажем, в том же  При­байкалье, на стоянке Мальта мы имеем изобра­жение кобр, а кобры как известно на Байкале не водятся. Самое близкое место, где водились кобры, это Узбекистан, примерно на расстоянии в 3000 км. И тем не менее лю­ди, ко­то­рые жили в При­бай­калье, имели представление о кобрах; т. е. дос­та­точно не­посредственные свя­зи, обмен информацией между Узбекистаном и Прибайкальем имел место еще в палеолите - 20 000 лет тому назад. 

Леруа-Гуран на осно­ве преимущественно фран­цузских пещерных росписей реконструи­ро­вал как бы па­лео­литический иконостас, ко­торый нигде не представлен в полной форме. Он везде представлен в разных фрагментах, но фрагменты достаточно хорошо уклады­ва­ют­ся в общую схему ико­но­стаса. Я  сейчас не помню детали этого иконостаса и не буду пытаться его описать и воспроизвести. Там в одном месте располага­ют­ся  фигуры человека, в другом - фигуры копытных живот­ных, на третьем - фигуры крупных животных: медведей или ма­монтов. Это определенная закономерность. Этот иконостас сам по себе да­­ет представление о сложности религиозных воззрений в эпоху палеолита, о том, что они имели развитую символику, развитую грамматику, что они имели пе­ре­­­клич­ку с более поздними шаманскими представлениями. 

Но были ли они по­ли­те­ис­тич­­­ны­ми или все-таки они были монотеистичными, т. е. пред­по­ла­га­ли какое-то вер­­ховное божество в его разных ипостасях? Об этом мы судить не можем. И су­щес­­твует хорошо известная в этнографии венская школа, представленная в ос­нов­ном патерами Шмидтом, Себестой, Гузиндой и рядом других. Три основных стол­па, на которых держится теоретическое построение венской школы, это три «моно» : 1) моногенез, т. е. общность человеческого происхождения из единого цент­ра и основных его культурных проявлений, 2) первобытный монотеизм (Urmonotheismus­, как его на немецком языке определял патер Шмидт, - первичный монотеизм) и 3) первичная моногамия. Согласно построениям венской школы первобытному чело­ве­­чес­тву в религиозной области были свойственны монотеизм и моногамия в об­лас­­ти семейно-нравственной. А дальнейшие полиандрические и поли­га­ми­чес­кие формы брака и семьи, а также  политеистические формы религиозных представ­ле­ний воз­­ник­ли как бы  в результате деградации, порчи, усложнения, извращения, мо­ди­­фи­­ка­ции этих первичных монотестических форм. 

Я не могу сказать, что концепция венской школы пользовалась серьезным при­знанием современной науки. Исключение составляют те этно­логи, антропологи, ко­торые убежденно придерживаются католической ори­ен­тации. Только в этих ка­то­лически ориентированных кругах положения венской шко­лы остаются господс­т­ву­ющими. Я бы сказал, что один из крупнейших антро­по­ло­гов-философов нового времени Тейяр де Шарден, будучи иезуитом, хотя он и не всегда орто­док­саль­ный католик, безусловно при­дер­жи­ва­ет­ся этих положений. Хотя гипотеза пле­мен­ного пер­во­бытнообщинного монотеизма остается возможной, она не применима к уровню ранних цивили­за­ций. Все ранние цивилизации были поли­те­ис­тичны. 

3000-3500 лет назад, т. е. от середины XV в. до н.э. (от 1450-х годов) до примерно XI в. до н.э. (до 1000-х годов), происходит два со­бытия, которые ко­рен­ным образом меняют возможность, перспективу взгляда на мир - взгляда на от­но­шения человека и неба, взгляда на принципы морали, события, которые не меняют их во все­мирном масштабе, но меняют возможности, перспективы. Это дея­тель­н­о­с­т­ь од­­ной из величайших, я бы сказал величайшей, личности во всей мировой  исто­рии - пер­вой личности в полном государственном и социально-политическом смыс­ле это­го плана. Я имею в виду фараона Аменхотепа IV, который отка­зал­ся от культа Амона, изменил свое имя на Эхнатон и ввел общеегипетский государственный монотеистический культ - культ божества Атона. Он между про­чим, как вы помните, был  мужем Нефертити. Я не помню кто из наших поэтов, по-мое­му Рождественский, написал довольно популярные строчки: 

Как ни крутите, ни вер­тите 

Существовала Нефертити, 

И Нефертити в веке оном, 

Жила с каким-то фараоном, 

Но хотя с ним она лежала, 

Она векам принадлежала... и т. д. 

На самом деле это был не какой-то обычный фараон, это была гораздо более значимая лич­­ность, это был фараон Аменхотеп IV, повторяю - едва ли не величайшая лич­ность во всей мировой истории, потому что он, не знаю откуда и как, и этого ник­то не знает, может это был круг мыслителей, которые ему это подсказали, по­то­му что трудно представить, что один человек своим умом дошел до этого, но это был человек, который провозгласил единобожие, единое божественное начало. Пусть сначала в довольно примитивной форме солнечного культа, культа покло­не­ния солнечному диску как центру вселенной, что уже было очень важным прорывом зна­ния, от которого в том же Египте потом отказались, потому что Птолемей, то­же между прочим  фараон, но уже эллинистический - Птолемей Лагид, как вы знаете, оформил геоцентрическую систему мира, которая просуществовала вплоть до Коперника. Система мира Эхнатона была уже гелиоцентрической, она мо­жет не обладала той  математической завершенностью, какой обладает сис­те­ма Коперника, но она безусловно идейно ставила Солнце в центр мира. Но в центр мира она ставила Солнце не только астрономически, она в центр мира ставила единого бога. Но прочие объекты культа, которые не были полностью унич­тожены, и жрецы прежних египетских богов продолжали существовать, продол­жа­ли отправлять свои культы и их реакция в конце концов уничтожила Эхнатона, они предали его имя проклятию, постарались его стереть со всех памятников и мы очень мало знаем об этом времени, потому что вся документация о нем целе­на­п­равленно уничтожалась этой политеистической, многобожной реакцией, которая последовала вслед за временем Эхнатона. Но по крайней мере мы знаем, что Эхна­тон был и была попытка введения единобожия, не только его декретированного введения, но его философского, морального, этического и эстетического обосно­ва­ния. 

Столицей Эхнатона была Телль-эль-Амарна, Ахетатон, как она называлась при его царствовании; Телль-эль-Амарна  это  современное арабское название па­мят­ника. И мы видим, что эстетические принципы  Телль-эль-Амарны резко отли­ча­ются от канонических, застывших, сухих эстетических принципов доэх­на­то­но­вой эпохи. Мы видим совершенно другое видение мира, которое рассматривает че­ло­века не как штамп, а как индивидуальность, как личность. Если вы посмотрите на вавилонские, древнеегипетские, древнеиндийские и даже на древнекитайские па­мятники, вы не увидите образов, вы увидите главным образом штамп, символы, лишенные индивидуальности, личности, потому-то нас очаровал бюст Нефертити, что это не штамп, это живая женщина со своими эмоциями, со своей ярко выраженной индивидуальностью. Если вы по­с­мотрите на сохранившиеся изображения самого Эхнатона, вы увидите человека очень некрасивого, отнюдь не соответствующего идеальному облику фараона, как фа­раон канонически изображался до того, человека с определенными неправиль­нос­тями телосложения, с довольно большим животом, с очень тяжелой челюстью, с мясистым носом, с удлиненным лицом. Он не был красавцем явно, он был довольно не­красив, но в отличие от всех остальных, в том числе от более позднего изо­б­р­ажения Рамзеса II, от предшествующих изображений вы увидите в нем лич­ность. Вы не сможете отрешиться от представления, что это необычная, яр­кая, очень своеобразная, глубоко индивидуальная личность. И другие фрески, ска­жем изображения царевен, его дочерей, и вообще все другие памятники проник­ну­ты жизненностью и личностным подходом к изображаемому. В от­но­сительно краткое  царствование Эхнатона в Египте впервые пробился росток за­падной культуры - отказ от обобщенного, штампованного изображения, перенос вни­мания на индивидуальность, личность. Это и было очевидно то, что в даль­нейшем стало характерным в широком плане, для различения восточной и западной эс­тетики, восточной и западной этики и, конечно, единобожия. Потому что еди­нобожие предполагало, что существует человек и существует бог и непос­ред­с­т­венная ответственность человека перед богом, без наличия многочисленных опо­с­редующих моментов, без различия разных специализированных божеств, кото­рым можно было передоверить свои дела и  успокоиться и жить рутинной жизнью. По­нят­но, что  единое божество не может вникать в малые дела, что тем самым соз­дается индивидуальная ответственность человека за то, что он делает, ко­то­рую он не может переложить на другие сверхъестественные силы. 

Учение Эхнатона было искоренено, Египет вернулся к своему старому  многобожию и в даль­нейшем его усугубил. И этот росток казалось бы зачах, но не совсем. Дело в том, что именно время Эхнатона и по-видимому следующие четыре века это время пре­бы­ва­ния евреев в Египте. Евреи имели по-видимому центрально-аравийское проис­хож­де­ние. В саму Палестину они явились как пришельцы и на какое-то время, мы не очень много об этом знаем, потому что из египетских источников мы имеем об этом преимущественно косвенные указания, а саму Библию, Ветхий Завет букваль­но толковать мы не можем, потому что в нем слишком много позднейших насло­е­ний и исторические данные в нем перемежаются с мифологическими. Этим зани­ма­ется огромная наука, в которой есть свои течения, я не буду этого пере­ска­зы­вать. Но по-видимому  примерно четырехвековое пребывание евреев в Египте па­да­­ет именно на это время, то есть когда Эхнатон проводил свои реформы, евреи  в Египте уже были. Понадобилось несколько веков, чтобы среди порабощенного, на­хо­дящегося на неравноправном положении народа выдвинулась такая личность как Мо­исей. По-видимому Моисей исторически, реально существовал, хотя далеко не все то, что мы знаем о нем из Библии, может быть истолковано как реальный факт. Точно так же как  в преданиях о Христе, в евангельских преданиях наряду с более или менее достоверными деталями из жизни и подвижничестве Иисуса имеет­ся масса наслоений, которые вос­ходят к более ранним эпохам,  в том числе к сол­неч­ному мифу, к иран­ской митраистической мифологии, ко многим другим древ­ней­шим религиозным представлениям. Точно так же мы можем массу типо­ло­ги­чес­ки общечеловеческого, общемирового или во всяком случае общепереднеазиатского ми­фо­логического выделить в предании о Моисее и об исходе евреев из Египта. Но да­же если все это в основном и символика - и символика, которая легла в основу ев­рей­ской пасхи, - о поспешном бегст­ве, когда не успели выпечь хлеб, и о том, что вол­ны моря отсту­пи­­ли, а потом вернулись и поглотили фараонову конницу, и о том, что Мо­исей водил свой народ сорок лет, чтобы умер последний человек, который жил в рабстве, из народа выветрилось бы чувство рабства и выросло новое поколение людей, которые в рабстве никогда не жи­ли, которые жили свободным бытом в тяжелой борьбе с окружавшей их суровой и страшной природой пустыни, - если даже все это мифологема, то  в этой мифологеме заложен высокий смысл. Мо­и­сей свои законы, скрижали получил якобы непосредственно от бога, возможно, в духовном плане он и получил их непосредственно от Бога, как мож­но считать, что непосредственно от бога получил свои принципы Эхнатон, но несомненно, что Моисей очень многое получил от Эхнатона. То есть те прин­ци­пы единобожия, индивидуальной, а не коллективной ответственности, принципы непосредственного обязательства народа и человека перед Богом. Это те прин­ци­пы, которые первоначально имелись в учении Эхнатона и которые спустя нес­коль­ко веков, видимо спустя три с чем-то века, краеугольным камнем вошли в учение Моисея. 

Это также  было проявлением прорастания Запада на Востоке. То есть в рам­ках восточной цивилизации, в рамках цивилизации принципиально не отличавшейся от других цивилизаций, сложилось представление, которое в дальнейшем не полу­чи­ло большого распространения на Востоке, потому что оно не получило своего от­ра­же­ния ни скажем в индуистской и в дальнейшем в буддийской моральной концепции ни в китайских учениях даосизма, в учениях Лао и Конфуция, о чем мы будем го­ворить несколько позже, но это концепция, которая впоследствии легла в основу хрис­тианства, христианской этики и морали, и это концепция, которая про­дол­жа­ет отличать западную цивилизацию от восточной, западный образ мышления от вос­точного образа мышления. 

Наряду с появлением единобожия и с утверждением бессмертия и безграничной цен­ности индивидуальной души и безграничной индивидуальной ответственности каждой души, каждой личности, а не группы, рода, коллектива - а ответственность за свою судьбу, за свои отношения со всевышним это основы западной циви­ли­за­ции, это важнейшие события, ее проявления, - параллельно с этим и независимо от этого были некоторые другие события и проявления. Одно из них имело каза­лось бы частный, я бы сказал технологический, характер, оно тоже имело место в се­митской среде, несколько раньше чем оформление еврейства с моисеевыми за­конами, имело место преимущественно в финикийской среде. Это оформление за­пад­носемитского алфавита. Он не первичен и не оригинален в том смысле, что не вос­ходит к собственно иероглифической системе. Истоки семитского алфавита это древнеегипетская иероглифика, но уже потерявшая свое иероглифическое зна­чение и употреблявшаяся египетскими писцами главным образом в виде сло­го­вой азбуки. Основная часть папирусов, дошедших до нас, написана именно слоговой азбукой, а иероглифы больше употребляются в монументальных надписях, на сте­нах. Папирусы в значительной степени написаны фонетически, написаны слоговой аз­букой с небольшой примесью иероглифов. Подвиг финикийских  и даже не соб­ственно финикийских, а шире западносемитских писцов состоял в том, что они освободились от слогового принципа и закрепили за знаками фонетическое, фо­нем­ное значение, то есть создали тот алфавит из 22-23-х букв, первоначально чис­то согласных букв, без обозначения гласных, что помимо всего было связано с грам­матическими особенностями семитских языков, где гласные очень гибки и ме­ня­ются в зависимости от грамматической формы, а согласные несут на себе кор­не­вую нагрузку; так или иначе был создан тот алфавит, который в модифицирован­ной форме лег в основу греческого алфавита. А путем модификации гре­чес­ко­го алфавита, его дополнения, видоизменения и осмысления, произошли прак­ти­чес­ки все значимые алфавиты западного мира, в том числе латинский алфавит, сла­вян­ский алфавит и наши алфавиты: грузинский и армянский. Арабские, сирийские, ара­мейские и  производные от арамейских восточные формы: уйгурское письмо, монгольское письмо, возможно и индийское письмо тоже являются дальнейшим раз­витием этого же алфавита, но с сохранением его преимущественно согласных и от­части с возвратом к слоговой форме, тогда как в греческом алфавите ряду сог­лас­ных, которых не было в греческом языке, были приданы значения гласных. Так или иначе ал­фа­вит был создан и таким образом была создана принципиальная возможность для за­пи­си одним и тем же алфавитом звуков разных языков. Если до сих пор иероглифи­чес­кая слоговая письменность должна была для каждого языка или создаваться са­мос­тоятельно или во всяком случае существенно подгоняться и видоизменяться как разные формы клинописи, все восходящие в конечном итоге к шумерской кли­но­пи­си, однако очень  разные в ассирийских,  урартских, вавилонских и  в других кли­­нописных памятниках (клинописью очень трудно непосредственно перейти к пись­му на другом языке, так же как и арабским письмом; вы знаете, что несемитские на­ро­ды, скажем иранцы, мусульмане-индийцы, народы Средней Азии, народы Дагес­та­на, испытывали и продолжают испытывать очень большие трудности, пытаясь подогнать арабское на­чертание к фонетическим системам своих языков), то алфавиты, имеющие гре­чес­кое происхождение, во-первых  сохранили свое основное принципиальное со­дер­жа­ние, а во-вторых и кириллическим славянским алфавитом и латинским алфа­ви­том, я полагаю, что если бы возникла надобность, и опыты этого имелись, и армянским и грузинским алфавитом (скажем грузинским алфавитом на абхазском и осетинском языке, армянским алфавитом допустим на куманско-кыпчакском язы­ке средневековой Украины), вполне воможны записи слов других языков. Все эти ал­фа­виты имели потенциально интернациональное значение, которое наиболее яр­ко реализовано в латинском алфавите с определенными модификациями, а в ряде слу­чаев даже без модификаций. Латинским алфавитом, как вы знаете, спокойно за­пи­сываются сотни разных языков. Вы все имеете определенный опыт работы на ком­пьютере, но не представляете себе, насколько велика разница работы на на­шем компьютере с латинской клавиатурой от работы на японском компьютере, который имеет ту же самую латинскую клавиатуру, но с помощью этой кла­ви­а­ту­ры вы выходите на иероглифическую запись (причем японская запись смешанная: иероглифическая и слоговая), которая имеет свои определенные преимущества, по­этому японцы от нее и не отказываются. Но конечно система компьютерной работы у них несравненно более сложна и даже при ус­ло­вии, что вы давно и хорошо умеете писать иероглифами, овладеть ею несравненно труд­нее чем работой на компьютере с просто латинской клавиатурой. И хотя ко­нечно древние греки не думали о том, что через 3000 лет мы будем ра­бо­тать на компьютерах, но в принципе тот алфавит, который они создали и ко­то­рый потом с небольшими модификациями лег в основу латинского алфавита, уже сам в себе нес потенциальные возможности и раннего развития кни­го­пе­ча­та­ния - книгопечатания с наборным шрифтом, потому что книгопечатание было в Ки­тае, книгопечатание было в Тибете,  даже в Индии, но там нужно было текст вы­ре­зать на деревянных или каменных досках. И китайский иероглифический и ин­дий­ский текст сейчас конечно набирают, но набор очень сложное дело, даже на­бор арабского шрифта и то достаточно трудоемкая и сложная операция, она го­раз­до сложнее чем набор латинского шрифта. Латинский, греческий или сла­вян­ские шрифты так же как грузинские и армянские шрифты легки для набора, они предоставляют гораздо более легкие возможности перехода от рукописной книги к книге печатной чем все без исключения виды восточной письменности. 

Вторым явлением, которое предопределило возникновение Запада, был древ­не­греческий полис. Но как развился древнегреческий полис, я думаю, мы об этом бу­дем говорить в следующий раз, потому что здесь мы должны затронуть большой круг вопросов. Я хочу вернуться к тому, о чем говорил раньше. Древнегреческий по­лис, скажем такой как Афины или Коринф, но по-видимому не Спарта, это ха­рак­терное явление именно  западного образа жизни, явление, с которого, соб­с­т­венно говоря, западный образ жизни в своей комплексности и начался. Но это не пер­вая форма греческого государственного существования, точно так же как греческое письмо, восходящее к западносе­митскому алфавиту, не является пер­вым греческим письмом. Те греки, о которых повествует «Илиада», кото­рые осаждали Трою, были поздние, микенские греки, они были представлены в «Илиаде» в конце микенского периода, но это были все еще микенские греки. Пись­мо, о котором мы говорим, им еще не было знакомо и полисный образ жизни им еще не был знаком. Мы знаем тот греческий язык, на котором говорили во втором ты­сячелетии до н. э., но мы его знаем из критских записей, сделанных линейным пись­мом B.  Линейное письмо A отражает какой-то догреческий язык, причем язык по своей фонетике формально похожий скажем на полинезейские языки, где имеются только открытые слоги: ра, ри, то, ти, па, пи и т. д. То есть это какой-то открыто-слоговой, не индоевропейский язык, письмо которого было прис­по­со­б­ле­но к записям звуков архаического греческого языка. Так что и письменность, которая существовала в крито-микенскую эпоху, и политическая и социальная струк­тура, которая существовала в то время, решались вполне в русле других вос­точных цивилизаций. И только после дорийского завоевания Греции, т. е. зах­ва­та Пелопоннесского полуострова, а в дальнейшем и Крита, отсталыми северогре­чес­кими дорийскими племенами, в результате дорийского нашествия, которое унич­тожило крито-микенскую культуру, только тогда на новой основе из поздних эта­пов во многом еще первобытнообщинной организации вырастает такое явле­ние как древнегреческий полис, в котором складывается древнегреческая культу­ра - исходная, базисная культура для всех основных составляющих общезападной ци­вилизации. 

На этом мы сейчас можем закончить, но у нас еще есть время для вопросов. 

Вопрос: Можно ли говорить о существенных различиях в менталитете народов, поль­зую­­щих­ся линейным и символическим письмом, и с чем это связано? 

Ответ: Думаю, что да. Я когда-то давно уже имел длинный и очень интересный разговор с Борисом Борисовичем Пиотровским, который был большим знатоком древней культуры языков и письменности Ближнего Востока. Он был хорошо знаком и с египетской и с месопотамской письменностью и с их цивилизациями. И когда он меня спрашивал, как я воспринимаю японский текст, китайский текст, то мы находили очень много об­щего в восприятии текста. Читая иероглифический текст или текст сме­шан­ной письменности, вы не воспринимаете слова, фразы. Т. е. когда вы хотите в них вник­нуть, вы их воспринимаете. Можно развить в себе навык чтения по диаго­нали. Когда вы берете страницу, написанную даже на русском языке, вы ее проглядываете по диагонали, ловите знакомые слова, не вчитываетесь в текст, не даете себе труда дочитать каждое отдельное слово, фразу, а выхватываете какие-то слова, которые дают вам общее представление, о чем говорится на этой странице, пока в глаза не бросится что-нибудь интересное и вы начинаете читать слово за словом, фразу за фразой. Но это требует очень большого на­вы­ка. С иероглифическим текстом это дается вам сразу - как только вы овладели чте­нием иероглифики. Я смотрю  на страницу и мне в общем-то понятно, о чем идет речь, даже в больших деталях чем если бы я читал русский или английский текст по диагонали, потому что я вижу отдельные иероглифы. Я даже не даю себе труда озвучить их. Когда вы читаете слово, вы в любом случае его озвучиваете, потому что вы переходите от буквенной записи  к его фонетическому звучанию. Это происходит на подсознательном уровне, но это происходит и требует опре­де­ленных усилий и времени на внутреннюю переработку графических символов в фонетические, только когда слово прозвучало в вашем мозгу, только тогда оно на­чинает восприниматься. Когда я читаю иероглифический текст, я даже не всегда знаю как он будет звучать. Я его вслух прочитать иногда не могу, я подставляю условно какие-то звуки. Часть иероглифов я могу прочесть, а часть не могу, но мне и не нужно - смысл этих иероглифов мне понятен. Даже если мне не понятен точный смысл, что скажем здесь речь идет о дождевом черве, то, что речь идет о каком-то чер­вяке или насекомом, но не о птице или звере, это из состава иероглифов мне уже ясно. Так что приближенное восприятие мне дается мнгновенно. Это с одной сто­­роны плюс, это значительно облегчает чтение текста как при его про­с­мат­ривании. Но это и минус, потому что в данном случае именно ментальность под­готовлена к восприятию блоками и к восприятию на высоких уровнях обоб­ще­ния, она предполагает пренебрежение деталями; только в специальных случаях вы обращаетесь к деталям, т. е. для вас общее существенно важнее частного и очень часто вы до частного просто не доходите. Тогда как в буквенном тексте даже если вы не дали себе труда вникнуть в смысл того, что написано на этой странице, но в ваше поле зрения попало слово «гусеница», вы зна­ете, что в данном случае речь идет о гусенице, а не о дождевом черве, не о муравье, бабочке, улитке, не о каком-либо другом беспозвоночном животном. А проглядывая иероглифический текст, очень часто вы этого не знаете, вам ясно, что это какое-то насекомое, но вы не уточняете, потому что для того чтобы уточнить, какое именно насекомое, вам нужно залезть в словарь, но вам не­ког­да, лень и т. д. То еесть опять-таки сама ментальность уходит от личностных, ин­ди­видуальных характеристик, она сближается, сдвигается в область обоб­щен­ных характеристик. И это такая ментальность, когда конкретный человек, ин­ди­вид, личность для вас не столь уж важен, не столь уж интересен, для вас более ин­тересно, к какому сословию, кругу, клану или, в современной японской дей­ст­ви­тельности, к какой компании, фирме принадлежит этот человек, он для вас значим не своими индивидуальными, личными качествами, а своими общими, групповыми ка­чес­твами. В этом  существенное различие, я бы сказал, не только китайского и японского, но в этом нашел свое край­нее выражение вообще восточный тип ментальности и восточный взгляд на че­ло­века - когда человек важен не столько как личность, сколько как пред­с­та­ви­тель определенного коллектива, определенной группы. 

Вопрос: То, что некоторые народы, например те же монголы, предпочли не тип фи­ни­кийско-семитской, т. е. буквенной письменности, а тип более обобщенных знаков, была ли у них к этому изначальная предрасположенность? 

Ответ: Монгольское письмо все-таки слоговое, буквенно-слоговое письмо. Но дейст­ви­тельно, классическое монгольское письмо не дает точного фонетического зву­ча­ния, его можно прочесть и так и этак, это помогает читать носителям разных ди­а­­­лектов. Да, это отражает определенную ментальность и тут есть об­рат­ная связь. Скажем, национальное самосознание... 

У калмыков на основе монгольского письма возникла письменность Тодо бичиг довольно поздно - в XVII в., буквально «ясное письмо», то есть это то письмо, которое можно прочесть однозначно, но вообще-то классическое письмо од­но­значно не читается, представители разных диалектов его прочтут по-раз­но­му. Даже когда вы в руки берете украинскую или белорусскую книгу, вам трудно ее прочесть, потому что она написана на другой орфографии, она имеет вы­ра­жен­ный национальный характер. И пусть даже эта нация настолько близка к дру­гой как белорусская нация близка к русской, все равно, для того чтобы прочесть кни­гу на белорусском языке, вам придется проделать большую работу чтобы вос­ста­новить эту орфографию, тогда как услышав, вы подумаете, что это плохой русский язык. Некоторое отдаленное сходство в этом отношении имеет западноар­мянская и восточноармянская письменность. Когда вы общаетесь с западным ар­мянином устно, то трудностей не возникает, когда же вы читаете западноармянский текст, то несмотря на то что тут различия сравнительно небольшие, все-таки человеку, не обладающему высокой армянской грамотностью, армянской филологической эрудицией, трудно. Конечно, выпускники филфака и даже те, кто хорошо кончил армянскую школу, они в общем более или менее читают западный текст, но выпускники русских школ, насколько я знаю, берут и бросают такой текст, потому что чтобы его прочесть требуется слишком большое мозговое усилие. Есть определенная отчужденность, которая заставляет их открещиваться, отходить от западноармянской литературы, потому что овладение ею требует опре­де­лен­ных усилий. И если бы даже эти небольшие орфографические различия были про­ве­дены более последовательно, то очень может быть мы имели бы возможность го­во­рить о двух армянских этносах: восточноармянском и западноармянском. Этого в армянском случае не произошло. Вот русско-белорусские отношения это даль­нейший этап. Скажем, если между западными и восточными армянами отчуж­ден­ности почти не возникает и часть белорусов не противопоставляет, не отделяет себя от русских, то другая часть - противопоставляет. Это хорошо вид­но на примере внутренней политики Белорусии. Некоторая часть украинцев то­же не противопоставляет себя русским, но основная масса противопоставляет и очень отчетливо. 

Наличие восточных систем письма как бы замедляет раз­ви­тие, крис­тал­лизацию национального самосознания, поскольку они менее кон­крет­ны, более вари­а­бельны и допускают разное прочтение. Даже арабское письмо... Хо­тя арабские язы­ки: марокканский арабский, сирийский арабский, йемен­ский араб­ский это не­сом­ненно совершенно разные языки, такие же как допустим чешс­кий, польский и болгарский, но наличие неогласованной, обобщенной арабской пись­мен­ности под­дер­живает некоторое общеарабское самосознание и несколько за­дер­живает вы­чле­нение конкретного националь­но­­го марокканского, алжирского, си­рий­ского, йе­мен­ского или эмиратского самосознания. Точно так же это относится к Индии, где тоже имеется несколько национальных шрифтов, но все они вос­хо­дят к еди­но­му деванагари и взаимозаменяемы. И, скажем, в Пенджабе мы видим при­мер этого. Су­ществовал большой штат Пенджаб (собственно, в Дели го­во­рят не на хинди, а в основном на пенджаби, хотя они думают, что они говорят на хин­ди), в котором имелось общеиндийское письмо деванагари, такое же как на хин­ди, и письмо гурмукхи, специфически связанное с сикхской религией. Рели­ги­оз­ные межобщинные различия независимой Индии привели к тому, что Пенджаб рас­ко­ло­лся на две части. В северной части, которая продолжает именоваться штатом Пенджаб, как и во всей Индии довольно пестрый национальный состав, но доми­ни­ру­ющую роль имеют сикхи, сикхские религиозные нормы, сикхская мораль, сикхская эс­тетика, и государственным языком в Пенджабе признан пенджаби с графикой на основе гур­мукхи. Но гурмукхи имеет очень четкую религиозную коннотацию, это шрифт  сик­хских священных книг. Южный Пенджаб, где сикхи были в меньшинстве, от­ко­лолся и довольно скоро после провозглашения независимости Индии образовал новый штат Харьяна. В обычной разговорной речи они говорят на пенджабском язы­ке, но для школьного образования требуют хинди. И как письменность они не признают гурмукхи, а признают деванагари стандартного хинди, потому что это символ ортодоксального индуизма как противопоставленного сикхизму. И многие народы Центральной и Северной Индии говорят на разных языках (да и сам хинди не представляет собой единого языка - существуют  множество диа­лек­тных вариантов), но их объединяет то, что они пользуются письменностью деванагари, а другие народы  может быть говорят на очень похожих языках, но если они пользуются гуджаратской письменностью или гурмукхи или бенгальской письменностью, то они уже имеют другое самосознание. Но то, что все эти письменности имеют сходную основу и практически взаимозаменяемы, это ме­ша­ет сепаратизму в Индии, это продолжает сохранять многона­ци­о­нальную Индию как более или менее единое слитное культурное целое. Тут выделяется дравидский юг, но это особый вопрос, уже совсем другие языки, другая ментальность, история и т. д. 

Характер письменности влияет на ментальность. Китай не распался на несколько разных наций, хотя южные и северные китайцы говорят на разных языках, на столь же разных языках как скажем португальский и французский, но на­личие общей иероглифической письмен­ности не только способствует взаи­мо­по­ни­манию между южными и северными китайцами, но и способствует поддержанию не­ко­ей общекитайской, не столько национальной, сколько я бы сказал на­д­на­ци­о­наль­ной ментальности. 

Когда вы говорили об Эхнатоне, меня очень заинтересовал один момент. Честно го­воря, мне кажется, что единобожие это логическая закономерность, которая так или иначе должна возникнуть в определенный период времени, поэтому я не знаю, можем ли мы говорить об остатках эхнатоновских влияний. Мне кажется, в каж­дом народе поддерживается баланс между монотеизмом и политеизмом, даже в таких монотеистических государствах как христианские все равно на народном уров­не возникает политеистический подход к жизни. У меня такое ощущение, что этот баланс должен всегда сохраняться. И на Востоке, где в основном политеизм, вре­мя от времени возникают монотеистические учения вроде буддизма. 

Сразу должен сказать, что буддизм никоим образом не является моно­те­ис­ти­чес­ким учением, ну может в какой-то мере и является, но только в той же мере что и индуизм, несмотря на его ярко выраженное многобожие (дальше уже некуда, столь­ко богов, сколько в Индии, ни в одном другом районе мира вы не найдете). И тем не менее с элитарной философской точки зрения образованные индийцы, об­ра­зованные брахманы говорят: по существу мы монотеисты, мы признаем су­щес­твование Брахмана, мы признаем существование мировой души, в конечном сче­те эта мировая душа едина, Бог един, но он являет себя людям в виде разных ава­тар, разных божеств и разных форм проявления этих божеств, число которых бесконечно. Я с вами согласен и все, что вы говорите, совершенно правильно. Под моей ре­дак­цией довольно давно вышла книга в серии «Религии мира ХХ века» сбор­ник «Локальные и синкретические культы». Эта серия была задумана как двад­ца­ти­томник, но началась перестройка, затем распад Советского Союза, резкое иде­о­логическое изменение, поэтому подготовленные тома по протестантизму, пра­­вославию и католицизму оказались уже совершенно негодными и о том, чтобы пе­ре­давать их в печать, уже не было и речи. Они морально уже совершенно ус­та­рели. Из всей этой серии в свет вышли только две книги: одна это «Религии Аф­ри­ки» и другая это «Локальные и синкретические культы». Туда вошли очерки ки­тайской, вьетнамской, японской религий, индуизм должен был быть отдельной частью, но туда вошел первой главой иудаизм. Должен сказать, что я как ре­дак­тор и составитель с этой главой испытал очень большие трудности. Во-первых политические трудности. Мне не хотелось, чтобы книга была вы­ра­жен­но та­кой антисионистской (антисионизм мне политически всегда был лично не­­при­я­тен). С другой стороны в то время, когда печаталась эта книга, просио­нистской ее сделать было нельзя, да я не думаю что и нужно было. И вокруг этой главы, которую писал представитель советской ре­ли­ги­озной школы, атеистический по своим взглядам человек, некто Боконурский, ев­рей, но еврей атеистически-марксистского подхода, работающий в Одессе, между прочим ученик Кры­велева. Вокруг него развернулась борьба. Очень многие рецен­з­е­н­­­­­­ты, которым я давал книгу, возражали против многих политизированных ант­и­си­о­ни­с­­т­с­ких положений Боконурского и требовали других, основывающихся на клас­си­чес­кой гебраистике положений гебраистической школы. Было очень сложно. Я дол­жен вам сказать, что положение о связи Моисея с Эхнатоном придумал не я. Оно бы­ло дано очень развернуто в первоначальном тексте, который представил Бо­ко­нурский, но именно в силу резких возражений верующих евреев или гебраистов-классиков, близких к верующим евреям, которые категорически возражали против это­го и доказывали, причем достаточно грамотно доказывали, что вот в такой форме это недопустимо, пришлось очень многие страницы, которые говорили об этом, снять и в том тексте, который пошел в печать, вы связи между Эхнатоном и Моисеем не найдете, хотя в рукописи она была. Так что это не я придумал. Это определенная концепция в изучении истории древнееврейской религии, но концепция, которая действительно со стороны религиозных евреев и людей как-то связанных с сионистической идеологией вызывает очень резкие воз­ра­жения, категорическое неприятие. Я считаю, что несмотря на это неприятие оп­ределенные связи, хотя может быть и не такие прямые, а более опосредован­ные, определенные связи между единобожием Эхнатона и единобожием Моисея име­лись. Не мог Моисей и не могли евреи, жившие в Египте, не знать о реформах Эхна­то­на, они их видели, они их испытали, они видели их подавление, причем подав­ле­ние со стороны тех самых людей, которые давили и их самих. Поэтому я думаю, что эти связи имеются. 

А вот здесь как раз получается некий психологический абсурд. Они видели, что те были подавлены, что целый культурный пласт снят. И в то же самое время они эту же самую психологию выбирают для себя как спасение. 

Совершенно верно, потому что они уже тут воспринимают реакцию, причем очень жестокую реакцию, многобожников как идеологию своих врагов,  и именно как отрицание отрицания, они все больше и больше тяготеют к единобожию, потому что многобожие становится духовным символом, идеологией угнетателей, их вра­гов. Что же касается того, что в политеизме очень часто имеется тенденция к монотеизму, а в монотеизме имеется тенденция к политеизму, здесь вы со­вер­шен­но правы. Народные массы всегда тяготеют к политеизму, созданию культа свя­тых, культа угодников, посредников и т. д. Тогда как элитарные круги… так же как в Ин­дии, скажем, монотеизм совершенно чужд индийскому крестьянину, но высоко­об­ра­зованному брахману монотеизм близок и понятен, более того, он для собс­т­венного престижа стремится обосновать, что его на первый взгляд вульгарное и гру­бое язычество на самом деле только красочная оболочка утон­чен­ного, глубокого, просвещенного монотеизма. Собственно говоря, учение Виве­ка­нан­ды, учение Рамакришны, современное кришнаитское учение Свами Прабхупады лежат именно в этом ключе, но это элитарные течения. А массы даже в иудаизме, в самой последовательно единобожной религии, склонны создавать культы каких-то учителей. В частности хасидизм такой народный иудаизм, где духовные нас­тав­ники становятся чем-то вроде живых святых, вроде полубогов, окруженных куль­том и почитанием. Ислам, тоже резко монотеистическая религия, оброс куль­том святых, демонологией, учением об ангельских чинах. Мы имеем также вах­ха­бизм, пуританский ислам, который отрицает все это, но этот ваххабизм в основе сво­ей носит элитарный характер, он исповедуется, насаждается верхушкой об­щества в определенных политических целях. 

 

Лекция 5. 

На  прошлой лекции мы рассмотрели два очень важных  историчес­ких момента в серии контактов Запада и Востока - важных, потому что они были попытками вестернизировать Восток, попытками создать общемировую цивилизационную систему. Я думаю, что крестоносное движение не ограничивалось отвоеванием Гроба Господня. Оно конечно имело более широкую цель: сломить мусульманское могущество на востоке и создать предпосылки для христианизации или рехристианизации Востока. Первоначально крестоносное движение рассматривалось Византией как еретическое образование, что и привело в 1204 году ко взятию крестоносцами Константинополя и недолговечному (на 60 лет) образованию на месте Византийской империи Латинской империи. Но, как и все мероприятия, учреждения крестоносцев, это все оказалось недолговечным. Единственное учреждение крестоносцев, которое существует до сих пор, это Орден иоаннитов, то есть Мальтийский орден,  имеющий почти статус государства, но который является аристократическим, элитарным международным благотворительным учреждением. И кроме преимущественно благотворительности, дублирующей или параллельной Красному  Кресту, медицинской благотворительности, особой роли в современной жизни он не играет. Более долгим был Орден храмовников,  тамплиеров, это была попытка культурного, религиозного, философского и мистического синтеза восточного и западного начал. Но Орден тамплиеров был жестко искоренен. Это был очень могущественный орден, который сосредоточил в своих руках огромные денежные средства и именно потому был жестоко искоренен, а эти средства были конфискованы. И хотя сегодня есть шесть организаций в мире, каждая из которых претендует на то, что они наследники Ордена тамплиеров, ни одна из этих шести организаций сколько-нибудь серьезного международного и культурного значения не имеет. Такие же  как, скажем, организация  розенкрейцеров и целый ряд других  таких мистических, околорелигиозных организаций, которых в мире довольно много. 

Вообще были многочисленные попытки завоевать Запад с Востока. Были многочисленные восточные попытки создать мировые империи:  гуннское нашествие - попытка Аттилы, татаро-монгольское нашествие - попытка Чингисхана и его наследников, попытка Тамерлана, который тоже претендовал на создание общемировой империи. Кстати сказать, в окрестностях Самарканда были построены города, которые были названы по именам основных столиц мира, и поселок  по имени Париж, вернее Фариж, существует до сих пор. И в Самарканде вы можете сесть на автобус Самарканд-Фариж и поехать в этот ничем не примечательный поселок, но он был основан Тимуром именно как аналог Парижа, там был и Толедо и другие столицы, но эти не сохранились, а Париж сохранился; правда, мало кто помнит об этом, потому что он сейчас называется Фариж. Узбеки недавно отметили 610-летие Тимура (600-летие они отметить опоздали) как Тамерлана, как великого гуманиста, фигуру общемирового значения, и вообще его считают общенациональным героем узбеков. Монголы чтут память Чингисхана. И, надо сказать, в Китае во Внутренней Монголии и в Монгольской республике ему воздвигнуты памятники, его именем названы улицы, гостиницы, лучший сорт водки и много других хороших предметов. Для монголов конечно Чингис-хан великий деятель, потому что он создал Монголию, объединил монгольские племена. Монгольская  государственность восходит к нему. Хотя и гуннские походы и походы Чингисхана, а про походы Тамерлана даже этого сказать нельзя, имели какое-то значение в установлении путей, связей, распространении некоторых элементов восточной культуры на Запад, но в целом, как бы этого ни пересматривать (есть люди, которые на это дело иначе смотрят, в том числе покойный Лев Николаевич Гумилев, который иначе смотрел и оценивал монгольские завоевания, рассматривая их как имевшие определенное прогрессивное содержание), я думаю, европейская историография права, давая в целом отрицательную оценку этим походам, попыткам завоевания, попыткам объединить мир на восточной основе, уничтожив западную цивилизацию. Потому что независимо от  субъективных целей тех императоров и полководцев - Аттилы, Чингисхана, Тамерлана, - которые эти походы предпринимали, все же разрушительное, деструктивное значение этих попыток значительно превосходило те немногие конструктивные элементы, которые объективно все-таки были результатом этих завоеваний. 

А вот попытки завоевания Востока с Запада могут иметь двойственную оценку. Если сегодня имена Аттилы, Чингисхана и  Тамерлана историк вспоминает с ужасом, то, скажем, имя Александра Македонского или имя Готфрида Бульонского вспоминается скорее в героизированном плане, во всяком случае в европейской историографии. Александра Македонского не только западная традиция безусловно  считает героем, человеком стоявшим у истоков эллинизма, его образ идеализован, героизирован и возвеличен и имеет памятники в разных эпохах, которые  изображают Александра, причем не только скульптурные, но и литературные, художественные и другие. До сих пор его имя носят основанные им на Востоке города Искандерон (Искандеронский санджак в Турции носит имя Александра) и Алискандария, то есть Александрия, в Египте, не говоря уж о более мелких городах, которые рассыпаны по всему миру и названы в честь Александра. Память Александра чтится. Хотя если мы возьмем конкретно и беспристрастно посмотрим жизнеописания Александра, то увидим человека крайне тщеславного, начавшего с проповеди эллинских идей свободы и освобождения рабов, пленных и т.д. (опускаем такой эпизод, что они подожгли дворец в Персеполе); в общем мы видим человека крайне жестокого, достаточно беспринципного, коварного даже по отношению к собственным друзьям и соратникам, неверного, чрезвычайно импульсивного, своевольного, тиранического, не терпящего никаких возражений, и ему понадобилось меньше десятка лет чтобы провозгласить себя богом, что конечно шокировало эллинское общество весьма сильно. Примечательно, что как раз спартиаты, которые меньше всех эллинов были похожи на полисное общество, которые среди всех эллинов сохранили в себе более всего черт восточной деспотии, отнеслись к этому наиболее спокойно. Когда им сообщили, что отныне Александр повелел именовать себя богом и воздавать себе божеские почести, они с достаточным юмором сказали: «Если Александр так сильно хочет быть богом, пускай им будет». Это известный, вошедший  в историю их ответ. Тем не менее Александр, который симпатичной личностью не был, рисуется с симпатией не только западной, но и восточной историографией, и легенды об Искандере, о двурогом Александре как герое, носителе героического начала, широко распространены на Востоке и составляют часть народной восточной историографии и часть уже поздней, послеэллинистической восточной мифологии. Это то, что касается Александра. 

Что же касается Готфрида Бульонского, то он прожил недолго, он даже не короновался, а короновался королем иерусалимским его брат Бодуэн, Готфрид же занял иерусалимский трон и, не успев короноваться, через год умер. Конечно он совершил первый и наиболее успешный крестовый поход и хотя там было много других ярких личностей и вместе с ним и после него, все-таки он первый и главный руководитель крестоносцев. В западной историографии он тоже героизируется. Я знаю многих историков, которые говорили, что в их юности Годефруа (Готфрид) был для них героем, этаким рыцарем без страха и упрека. Имеются памятники, воздвигнутые ему в Бельгии, Лотарингии и еще где-то, их не очень много, но они есть; в общем имя его чтится. Хотя опять-таки как личность это был человек крайне честолюбивый, крайне тщеславный, одержимый фантастическими идеями, человек, который отличался крайней жестокостью и беспринципностью. Зверства, которые под руководством Годефруа совершили крестоносцы, продвигаясь к Иерусалиму, и то, что все нехристианское население города было уничтожено или вырезано, заставили содрогнуться мусульманский мир, мобилизовали его на отпор франкам. Имя франков на несколько веков стало в мусульманском мире синонимом дикого зверя, жестокого, кровожадного, лишенного культуры, человечности, варвара. Тем не менее Годефруа положительно оценивается в историографии. Этому есть объективные  основания, потому что в отличие  от попыток завоевания Запада с Востока попытки завоевания Востока с Запада, попытки переноса на Восток тогдашней западной цивилизации, эллинистической при Александре и  европейской католической при папе Урбане II и при Годефруа Бульонском, несмотря на всю свою утопичность, на всю кровавость и жестокость, с которыми они совершались, конечно не достигли своей цели. Они были утопичны в принципе и неосуществимы, но все же сыграли общеисторическую большую положительную роль не столько для Востока, где в общем их результаты стерлись и потеряли свое значение довольно быстро, сколько именно для Запада, улучшив знакомство Запада с дальневосточными культурными и технологическими, научными и прочими достижениями. Эллинизм как пик, завершающий высшую стадию античности, имел именно для Запада колоссальное значение и не будь эллинизма, не было бы и римской культуры и в общем не было бы наверно западной культуры в том виде, в котором мы ее сейчас имеем.  А если бы не было крестовых походов, то еще не известно, было бы  Возрождение, которое последовало вскоре после их конца. По существу конец крестовых походов накладывается на начало Возрождения и наверняка его культурное и технологическое развитие было бы гораздо более медленным, задержанным без тех заимствований, которые они получили в результате крестовых походов. В результате крестовых походов Европа получила множество субтропических культур, в том числе цитрусовых, широкое распространение получили ветряные мельницы, новые сорта твердой пшеницы; скажем макароны стали возможны только после появления твердых сортов пщеницы, которые были занесены с Востока в результате крестовых походов. Коренным образом изменилась медицина, гигиена. Трудно сейчас представить, в какой грязи и непролазной вшивости, вони жили все эти замечательные рыцари до того как они познакомились на Востоке с мылом, парфюмерией, с чистым бельем, баней и прочими хорошими вещами, которые мы сейчас считаем неотъемлемым свойством западной цивилизации. 

Таким образом мы видим типологически очень сходные, параллельные вещи: македонское и крестоносное движение, македонское для античности, крестоносное для средневековья. Как мы их можем характеризовать? Это утопические движения, приведенные в действие  очень сильной, мощной, привлекательной, умело брошенной, попавшей на подходящую социально-историческую почву, но в общем принципиально порочной и утопичной идеей, движения, осуществление которых  стоило значительной части человечества огромных жертв, потоков слез и крови, движения, которые сопровождались колоссальными жестокостями и зверствами, движения, которые в общем ушли в песок и вроде бы кончились ничем, но для человечества и в особенности для западного человечества они имели косвенное, но непреходящее и огромное прогрессивное историческое значение. Это для IV века до нашей эры и для XII-XIII веков нашей эры. 

А в другое время можем ли мы найти какую-либо аналогию этим  двум западническим движениям на Восток? Между Александром и Годефруа, пожалуй, ничего подобного не было, а вот после? Знаем ли мы что-нибудь похожее? Я уж не говорю о других мелких деталях сходства, что и там и тут очень типичная тщеславная, беспринципно жестокая, но идеалистически мыслящая личность возглавила эти движения, что действия этой личности были подготовлены более умеренными и более  прагматичными и более образованными людьми; в случае Александра это были его отец Филипп и Аристотель, в случае Годефруа это был папа Урбан II и ряд других идеологов. Знаем ли мы что-нибудь похожее позже, ближе к нашим дням? 

 (Аудитория:) Наполеон. 

Наполеон? Отчасти да. Для постреволюционной буржуазной эпохи Европы действительно Наполеон подходит под это определение. Но мне кажется, что гораздо больше под это определение, аналога Александра Македонского и Годефруа, подходит человек, который отнюдь полководцем не был, под это определение подходит Владимир Ленин. Наполеон конечно обладал этими же качествами, но и марксистское большевистское движение как и эти предыдущие движения тоже было безусловно западническим  движением, потому что это была бесспорно западная идеология - идеология Маркса и Энгельса, по которой во-первых должна была свершиться революция в Европе, а кроме того не только из идеологии первичного марксизма, но и из идеологии ленинизма явствовало, что эта революция должна быть перенесена на Восток. И распространение социализма на востоке конечно мыслилось как распространение высшего уровня западных теоретических социологических достижений на восточную почву. И все другие аналогии также выдерживаются. Это движение было утопично в основе своей, хотя его «успешное» развитие продолжалось 70 лет. Собственно говоря, эллинизм продолжался дольше и государства крестоносцев, хотя и маленькие, но держались дольше, сопоставимое время, порядка двух веков. Так же как предыдущие движения, македонское и  крестоносное, большевистское движение принесло вовлеченным в него народам неисчислимые бедствия, но для Запада в целом имело колоссальные позитивные последствия. Я не говорю о том, какие положительные последствия оно имело для народов Российской империи; помимо отрицательных у большевизма конечно были и позитивные последствия. Это прежде всего широко развернувшееся национальное строительство, ускоренное развитие национального самосознания и национальных структур, национальной интеллигенции, хотя она и была уничтожена сталинскими «чистками», но потом вырос второй слой национальной интеллигенции, а потом и у них появилось потомство, к которому относитесь вы. Надо полагать, что не будь Октябрьской революции, эти процессы хоть и шли бы, но шли бы в более замедленном темпе. Но кроме того в Европе не было бы европейской социал-демократии, которая привела к большим завоеваниям европейский рабочийо класс, пролетариат. Не было бы «нового пути» Франклина Рузвельта, потому что сам этот «новый путь» во-первых имел социалистическую окраску, а во-вторых  явно мог быть осуществлен, только имея в виду соревнование с коммунистической моделью, коммунистическим вызовом из России, с результатами октябрьской революции. В общем очень многие в мире и мир в целом по большому счету выиграл от октябрьской революции. Как раз кто больше всего проиграл от октябрьской революции это сам русский народ, который в основном ее совершал, и отчасти некоторыедругие народы Российской империи, которые наиболее близко, духовно и цивилизационно, стояли к русскому народу. 

Но в целом мы видим сегодня, что чем дальше на восток, тем ничтожнее или слабее итоги этого коммунистического движения. Китай и Вьетнам, коммунистические страны Востока, хотя формально принадлежат еще к мировому коммунистическому движению, фактически продолжают попытки капиталистического развития в рамках деспотических бюрократических структур, в которых нет ничего специфически коммунистического; они в общем продолжают оставаться централизованно-бюрократическими пирамидальными структурами, которые были характерны и для Вьетнама и для Китая и для соседних с ними стран без всякого коммунизма. Но Северная Корея продолжает оставаться догматически коммунистической страной и находится в чрезвычайно бедственном положении. Южная Корея всегда находилась в состоянии борьбы с этой коммунистической идеологией, коммунистической структурой и сейчас с трудом, с большим опозданием начинает выползать на западный демократический путь развития. Это только начало: не случайно прежние президенты, которые придерживались диктаторских форм правления, пошли под суд. Но конечно демократизм, который можно видеть в Южной Корее, он со многими оговорками. Что касается Японии, то она с самого начала, еще до  знакомства с европейцами была сущностно западной страной, потому что это была такая же феодальная страна в XIV веке, какой была Франция в XIV веке. И с другой стороны та демократия, которая имеет место в Японии, более действенна чем допустим южнокорейская или индийская  демократия, которую кроме как в кавычках демократией назвать нельзя, но тем не менее она имеет существенные отличия от собственно европейской демократии. Хотя в целом развитие Японии имеет специфически восточные черты, ну, скажем, все механизмы принятия решения там носят не индивидуалистически конкурентный как на Западе, а коллективистски-консенсусный характер. Тем не менее Япония  ближе всего из восточных стран стоит к Западу. 

Что же касается мусульманских ближневосточных стран - Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан, которые семь десятилетий были объектом коммунистического эксперимента, то конечно они и под коммунистическим флагом оставались по существу теми же полуфеодальными, полудеспотическими азиатскими социально-экономическими структурами. И общественные механизмы, общественные отношения, которые действовали при эмире бухарском или при хане хивинском, те же самые отношения там действовали при Рашидове и при других секретарях компартии и продолжает действовать при Каримове (узбекистанский президент) и при туркменбаши Ниязове, то есть здесь попытки социалистического строительства ничего не дали. Азербайджан типологически вполне укладывается в эту схему. 

А что касается стран христианских традиций - собственно России, Украины, Грузии, Армении, то какие-то положительные последствия этого утопического социалистического эксперимента можно здесь наблюдать. Но по существу нельзя не сказать, что хотя некоторые вещи может и развивались медленнее, но в целом развитие общественного самосознания, которое в этих странах началось в XIX веке, да и ранее, уже носило западный характер. Чтобы не быть голословным я хотя бы назову относящиеся к XVIII веку труды Шаамира Шаамиряна; правда, он действовал не на самой территории Армении и под значительным воздействием английской политической и социальной культуры, но тем не менее он несомненно был армянином, он несомненно был носителем национальной армянской идеологии и действовал вполне в западном ключе. Так что здесь коммунистический эксперимент в социальном плане выразился в приостановке естественных процессов буржуазного и демократического  развития западного типа - особенно ярко это конечно проявилось в Грузии и в Армении, где эти тенденции были сильнее выражены чем собственно в России, - и во вреґменном уподоблении этих стран отнюдь не западным образцам, а древневосточным деспотиям с азиатским малопродуктивным централизованным, бюрократизированным способом производства. 

Утопические попытки переноса Запада на Восток во всех случаях кончались либо просто их уходом в песок, просто их испарением, исчезновением и возобновлением восточного образа жизни, мышления и существования, либо имели дополнительный эффект определенного «овосточения», или истернизации (по аналогии с вестернизацией), или ориентализации, наиболее близко примыкающих к Востоку частей Запада. 

Еще одну личность в мировой истории мне хотелось бы в этой связи вспомнить… Мы вспомнили Александра Македонского, мы вспомнили Готфрида Бульонского, Наполеона, который тоже укладывается в этот ряд, хотя в более ограниченных, не столь дублирующих формах, мы вспомнили Ленина. У каждого из них есть символы, я просто хочу, ставя рядом эти символы, сказать, что хотя оценка наполеоновских походов и деяний во Франции преобладает сугубо положительная, апологетическая, идеализующая и героизирующая, но в целом, с точки зрения мировой истории оценка двойственная. Во всех этих деяниях, движениях, начинаниях: и македонском и крестоносном и наполеоновском и, я бы сказал, в большевистском, тоже имелись свои и отрицательные и положительные черты. Мы только недавно ушли из коммунистической системы, вышли из нее, мы в общем-то в ее остатках увязаем если не по пояс, то по колено, и нам трудно объективно ее оценить. Но я думаю, что историки будущего когда будут оценивать эти несколько движений в принципе утопических, вестернизирующих движений в мировой истории, они будут их оценивать более объективно и будут видеть в них и положительные и отрицательные стороны. И я думаю, как никто сегодня не оскверняет памяти Александра Македонского или Готфрида Бульонского или того же Наполеона Бонапарта, я думаю, следующие поколения не будут одержимы идеей сносить памятники Ленину. Они будут видеть в нем противоречивую фигуру, символизирующую определенную историческую тенденцию, историческую эпоху, фигуру малосимпатичную в личном плане, но значимую в плане  общеисторическом и стоящую в общем ряду аналогичных крупных личностей в мировой истории. 

А сейчас я хочу коснуться еще одной личности, личности гораздо менее известной - ему воздвигнут памятник, но по-моему только один где-то в Португалии, где он в основном жил и действовал. Это принц Генрих Навигатор, или Генрих Мореплаватель, или Энрике Навигатор, так звучит по-португальски; в зависимости от языка и переводчика он звался по-разному, в русскоязычной литературе в последнее время его называли Энрике Мореплаватель. Жил он вXV веке. Он плавал, но плавал недалеко, к североафриканским берегам. Он мог бы стать королем Португалии, но он не был первым наследником, поэтому королями становились другие принцы, а он так и остался принцем и никогда не сел на трон, видимо он никогда к этому и не стремился. Но он понимал историческую необходимость поисков других путей на Восток нежели те, которые в его время были монополизованы генуэзскими и венецианскими купцами и которые шли через мусульманский Восток в сотрудничестве с Турцией. Он понимал необходимость поиска новых путей на Восток, развития мореходного искусства, он понимал ту историческую перспективу, которая в этом плане создавалась в Португалии, и всю свою жизнь посвятил сбору материалов - картографических материалов, известий, лоций, мореходных технологий - с тем чтобы португальский флот был наиболее оснащенным, технически наиболее подготовленным, обеспеченным картографическим и лоцийным материалом, то есть наиболее перспективным флотом того времени; и это ему в значительной степени удалось. Главным образом благодаря его деятельности в дальнейшем стали возможными походы целой плеяды португальских мореплавателей, в том числе Бартоломео Диаша и Васко да Гамы, которые в конечном счете открыли путь в Индию вокруг Африки, и плавание Колумба. Хотя Колумб был на испанской службе, ему удалось правдами и неправдами к части сведений, накопленных Генрихом, получить доступ. А Фернандо Магеллан был португальцем по происхождению и служил первоначально в португальском флоте, потом перешел на испанскую службу, ему к этим данным получить доступ было несколько легче чем Колумбу. Именно благодаря деятельности Генриха Навигатора рубеж XV и XVI веков стал эпохой великих географических открытий. Эта эпоха пришла бы так или иначе, но то, что открытия были начаты прежде всего португальскими и вслед за ними испанскими мореходами, и то, что они произошли уже в концеXV века, это, я полагаю, была прежде всего заслуга Генриха Навигатора. 

Так или иначе, на этом хронологическом рубеже XV-XVI веков произошел колоссальный исторический и культурный, политический переворот. Благодаря великим географическим открытиям установилась мировая система Восток - Запад, которая этого системного уровня еще не достигала. До этого, уже в XIII-XIV веках как следствие крестовых походов, как следствие установившихся связей, установления новых потребностей в европейском обществе, определенную роль в этом сыграли и монголо-татарские завоевания, которые придвинули границу восточной политической власти к самому порогу западной Европы, но в силу многих причин связи Восток - Запад уже были достаточно интенсивными, прежде всего торговые связи. Здесь нужно вспомнить и Марко Поло, который занимал крупные посты при дворе великого хана, но все же книга Марко Поло и отчеты Рубрука и Плано Карпини не демифологизовали полностью Восток. Представления о Востоке, в частности о масштабах распространения христианства на Востоке, о характере этого христианства вплоть до времени самого Васко да Гамы носили в значительной степени легендарный характер; представления о том, что собой представляет Дальний Восток, Центральная Азия, Индия, Индонезия, Китай и тем более Япония до начала XVI века в значительной степени мифологичны. Торговые связи с дальневосточными цивилизациями опосредовались мусульманскими державами, арабскими купцами и моряками, опосредовались турецкой администрацией на Ближнем Востоке и только через такое опосредование поток сильно удорожавших в результате многократной перегрузки, перевалки с морских транспортных средств на сухопутные и обратно, сухопутных на морские, сильно удорожавших товаров имел место. 

Восток был большим поставщиком дорогих товаров для Запада, Восток был получателем просто валюты, золота и серебра. В этой системе до великих географических открытий Восток еще никоим образом не стал рынком для западных товаров. Что касается культурного обмена, то западные идеи по этим многоступенчатым путям на Восток почти не проникали, а восточные идеи хотя проникали на Запад, но еще не воспринимались как руководство к действию. Скажем, Марко Поло сообщил, что в Китае  в бытовых и промышленных целях употребляется каменный уголь и что там печатаются бумажные деньги; на Западе об этом с интересом прочитали, но никаких попыток имитации этого дела не последовало. Я не говорю сейчас об открытии Америки, я в нашем курсе лекций если и буду говорить об Америке, то в самом конце, потому что эта проблема освоения Америки лежит в другом ключе, в другой плоскости нежели проблема Восток - Запад. Я говорю сейчас главным образом о появлении прямого пути в Индию, Индонезию, Индокитай, Китай и Японию как результате великих географических открытий. Установление этого прямого пути коренным образом изменило характер взаимоотношений Востока и Запада. Восток стал не только поставщиком восточных товаров на Запад, сильно подешевевших и сильно увеличившихся в ассортименте товаров, он стал большим и емким, все возрастающим рынком для западных товаров. Появилась возможность прямой политической и идеологической экспансии на Восток: сначала фактории, затем опорные пункты, крепости, потом отдельные колонии и наконец целые колониальные системы. Испания ограничилась тем, что захватила Филиппины, Португалия на какое-то время сосредоточила в своих руках территории в Южной и Юго-Восточной Азии, а вслед за ними последовали такие колониальные, экспансионистские державы как Голландия, Англия, наконец даже Франция, которые создали крупные колониальные империи на азиатском континенте. Они дрались между собой за это влияние и в конечном счете Англия создала Индийскую империю, Голландия захватила большую часть Индонезии, Франция, правда уже в более позднее время, в основном в середине XIX века, создала свою колониальную империю в Индокитае; так значительная часть Азии попала под прямое европейское управление. Во всех этих местах и шире имела место интенсивная миссионерская деятельность, интенсивная пропаганда христианства и проникновение быстро эволюционировавших  европейских, западных политических идей. 

С другой стороны теперь Европа могла  знакомиться не только с механическими достижениями Востока, но и в области техники очень большое значение имело появление новых сортов хлопка, бумагоделательной технологии (бумага правда была известна в Европе и раньше, но знакомство с китайской и японской бумагоделательной технологией имело большое значение для совершенствования бумажного производства в Европе), технологии производства многих  красителей, технологии производства фарфора, правда ее в Европе пришлось открывать заново, потому что секреты китайского производства непосредственно получить не удалось, но во всяком случае некоторые сведения о производстве фарфора были и это дало возможность сначала в Саксонии, потом в других европейских государствах создать свое фарфоровое производство и тем самым очень сильно изменить быт, потому что одно дело керамическая посуда, даже фаянсовая, другое дело фарфоровая посуда, у которой много преимуществ по сравнению с другими видами посуды. Трудно перечислить все множество важных, существенных технологических достижений, которые так или иначе вошли в русло западной цивилизации благодаря знакомству с Востоком.  

Первые пушечные выстрелы в Европе прозвучали если не ошибаюсь в 1337 году, а порох был создан китайцами за много веков до того, хотя употреблялся в основном не в пушках, а  в ракетах. Производство пороха было усовершенствовано арабами, они пожалуй создали первые образцы огнестрельного оружия, которые потом были быстро усвоены в Европе. Если даже порох был создан в Европе самостоятельно, он был создан под китайским и арабским культурным воздействием. Но в общем порох в Европе был распространен раньше, до великих географических открытий, и более того, в Европе с ее более прогрессивной организацией металлургического производства само качество огнестрельного оружия скоро стало лучше чем на Востоке. Если на Востоке в основном ограничивались довольно плохими пушками, то в Европе к этому моменту, как раз около 1500 года, был очень резкий перелом именно в артиллерийском производстве. Кроме того опять к 1500 году в Европе взамен старых, громоздких, тяжелых и очень неточных аркебуз появились гораздо более совершенные мушкеты и именно эти мушкеты помогли завоеванию Востока, колоний в Индонезии и Индокитае, потому что там на Востоке такого хорошего огнестрельного оружия в этот момент еще не было. В это время европейская технология во многих отношениях начинала опережать восточную, хотя все-таки на протяжении XVI века европейская технология обогатилась многими восточными  заимствованиями. Европейские технологические достижения так интенсивно не проникали на Восток за единственным исключением - Японии. Когда в Японию, примерно по-моему в 1546 году, попали первые мушкеты, японцы немедленно освоили их производство и через тридцать лет в Японии рыцарская кавалерия была расстреляна, это известное сражение. Был такой князь Такэда, он создал великолепную самурайскую рыцарскую кавалерию, последнюю в мировой истории и наиболее действенную, которая стояла на самом высоком уровне. Она впитала в себя достижения монгольской, маньчжурской кавалерии, все лучшие достижения кавалерии, но мушкетеры князя Ода Нобунага в 1575 году в решающей битве при Нарасино расстреляли эту кавалерию. И объединение Японии при сёгунате Токугава в основном было произведено силами вооруженной мушкетами пехоты. Но технология, какая была в XVI веке, была полностью воспринята только в Японии. А потом по политическим причинам произошло закрытие Японии и на некоторое время технологический прогресс и импорт в Японию последующих технологических достижений прекратился; он возобновился только в XIX  веке. 

Таким образом в результате великих географических открытий установилась мировая система Восток - Запад. Парадоксальным образом именно Япония, наиболее западная по духу из всех восточных стран, оказалась до середины XIX века выключенной из этой системы. Они сами себя выключили из этой системы, ну просто потому что опасались усиленного проникновения христианства. А христианские идеи очень интенсивно воспринимались на юге Японии, многие князья перешли в христианство и переводили в христианство своих подданных, и объединители Японии, конкретно в первую очередь Токугава Иеясу - первый сёгун из династии Токугава, который наконец прекратил междоусобицу и объединил под своей властью всю Японию в 1600-ом году. Через двадцать лет после своего воцарения он просто уничтожил христианство: изгнал христианских миссионеров, казнил японских священников, а массы, принявшие христианство, репрессивными мерами заставил отказаться от него. Хотя я должен сказать, что до сих пор в Японии помимо тех христиан, которые обратились  в XIX и XX веках, есть целые деревни, районы, где живут люди, которые с 1620-х годов по 1870 год, когда в Японии был окончательно снят запрет на христианство, продолжали исповедовать христианство тайно, то есть формально они для всех были буддистами, но под видом поклонения буддийским божествам они сохраняли поклонение Христу и деве Марии. В отрыве от католической церкви на протяжении нескольких веков, в отрыве от папского престола  это христианство у них сильно видоизменилось. Есть люди, целые местности в Японии, может десятки тысяч человек, которые продолжают исповедовать это своеобразное тайное христианство. 

Установление стабильных связей между Востоком и Западом, установление мировой системы экономического и культурного обмена способствовало проникновению на Запад не только технологий, но и восточных идей, особенно в области эстетики. Многие восточные идеи подвергались идеализации. Было немало европейских авторов, которые, критикуя современные им нарождающиееся и развивающиеся порядки в Европе, видели в Китайской, к тому времени уже Циньской, империи идеал государственного устройства и образец для подражания. На многих европейских мыслителей, в частности на Гёте, знакомство с достижениями восточных культур, восточных цивилизаций оказало очень большое влияние. Появился целый художественный стиль, который носит название  «шинуазри», то есть китайщина по-французски - стиль подражания Востоку в оформлении бытовых вещей, в мебели, в посуде, в росписи, в изобразительном искусстве, даже в архитектуре. В XVII - начале XVIII веков такой «китайствующий» стиль стал одним из очень модных среди состоятельных европейских классов. Кроме того многие формы европейской бытовой культуры - архитектура рококо, французская кухня - испытали сильное  дальневосточное влияние и прежде всего влияние китайской культуры. Я не говорю уж о распространении  таких навыков как питье кофе, который стал известен в Европе, правда, несколько раньше великих географических открытий, но в основном в это время, или питье чая, который непосредственно был заимствован из Китая и стал общепринятым, широко распространенным европейским напитком. Но и знакомство с индийской, буддийской философией, знакомство с индийской филологией, которая была более развита в области грамматики, фонетики чем европейская филология того времени, знакомство с санскритом, которое в конечном счете привело к возникновению современного индоевропейского и вообще сравнительного языкознания. Все это стало возможным только при использовании филологических и философских восточных культурных достижений, при знакомстве с восточными языками и с литературой, созданной на этих языках. Появилась отрасль науки востоковедение, оно не ограничивалось изучением Востока, но распространяло свои достижения в историческую и филологическую европейскую науку. 

Знакомство с этими восточными культурными достижениями в конечном счете создало почву для появления в европейской социологии и антропологии концепций культурного релятивизма. Концепции культурного релятивизма в полной мере были сформулированы уже после Второй мировой войны, главным образом в американской культурной антропологии, но предшественники культурного релятивизма это и функциональная школа, работы Бронислава Малиновского, и одновременные с ними философские работы Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби и более ранние, о чем я уже говорил, работы  Николая Яковлевича Данилевского. Все это предшественники того развитого культурного релятивизма, который господствует в современной западной этнологической науке; его суть состоит в отрицании противоположения не только Востока и Запада, но и любых культур, в отказе от рассмотрения культур как более и  как менее прогрессивных, вообще даже в отказе от понятия прогресса и прогрессивности культуры, в отказе от оценки культуры, принятие того тезиса, что каждая культура равноценна любой другой и всем другим вместе взятым, что каждая культура полноценно наполняет содержание человеческой жизни, что человеческая жизнь наполняется культурным содержанием доверху; чем конкретно она наполняется, это зависит от конкретных местных обстоятельств, но ценностных различий между этим содержанием нет. В принципе бутылка пива, бутылка воды, бутылка вина и бутылка водки имеют равную цену, потому что в любом случае это полные бутылки, а кто какой напиток употребляет, это дело вкуса. 

Культурный релятивизм имеет положительные черты. Он противостоит этноцентризму, крайностям европоцентризма, расизму, шовинизму, колониализму, обоснованию каких-то исконных прав европейских западных народов на эксплуатацию отсталых в технологическом, экономическом отношении народных масс Востока. В общем культурный релятивизм имеет очень много положительных черт, делающих его особо актуальным в американском обществе или даже в современном  западноевропейском обществе, где внутреннее противостояние разных культур в рамках одного государства, разных традиций и разных рас является сегодня достаточно острым, и это объясняет его притягательность и его широкое восприятие. Но мне представляется, что с точки зрения общечеловеческих (модное сегодня слово) ценностей, которые по существу, если мы их попытаемся проанализировать, в общем западные ценности, ценности иудео-христианской  цивилизации, хотя и называются общечеловеческими, - с точки зрения общечеловеческих ценностей культурный  релятивизм сегодня начинает играть отрицательную роль, потому что он как бы дает индульгенцию обскурантизму и фанатизму религиозного или националистического происхождения, он как бы дает индульгенцию воинствующему антизападничеству, воинствующим попыткам отбросить ценности западной цивилизации и придерживаться своих исконных ценностей. Наиболее ярким примером того, к чему это приводит, является современное иранское общество. 

На этом я сегодня закончу.

 

Вопрос: Сергей Александрович, можно провести сравнение между американским и западными ценностями? 

Ответ: Нет, не думаю. Думаю, что нельзя. Дело в том, что существуют скажем христианские ценности, но ведь они существуют во множестве вариантов: ценности нашей апостольской церкви, ценности православной церкви, католические ценности, протестантские ценности, в конце концов даже мормонские ценности - это все христианские ценности, но они все разные. Я сейчас не берусь говорить, какие выше, а какие ниже, я только хочу подчеркнуть, что хотя все это христианские ценности, но они разные. Соответственно существуют западные ценности, которые выступают в американском варианте, может быть выступают даже в специфически канадском варианте, не идентичном с американским, но не идентичном и с  европейским. Они выступают в ряде европейских вариантов: в британском варианте, и не только в английском, но и, скажем, в шотландском, он отличается от собственно английского варианта. Есть общекатолический вариант западных ценностей, которые имеют свои различия в разных странах с доминирующим католицизмом, в Польше, в Италии, Испании - это разные, есть французский вариант, есть центральноевропейский вариант, есть северно-европейский, скандинавский вариант; пожалуй, это основные варианты западных ценностей, которые существуют в локальных модификациях, американская тоже в числе западных. 

Вопрос: Можно ли сказать, что в американской ценностной системе антропоцентризм достиг высшего уровня? 

Ответ: Не уверен. Если попытаться проследить, где антропоцентризм достиг высшего воплощения, я думаю, что это скорее английская, британская система поведения, философия, образ жизни, а также британская художественная и литературная система. Я не литературовед, но, скажем, в творчестве Джойса антропоцентризм достиг более высокого выражения чем в творчестве какого-либо американского писателя. 

Допустим, что американское и европейское мировоззрения входят в западную систему, тем не менее существует некое неприятие «американизма»  со стороны европейцев и наоборот. И даже существует  разница между европейским и американским прокатом одних и тех же фильмов. То есть то, что допустимо в одном случае, во втором неприемлемо. 

Безусловно. И более того, существуют возведенный, скажем во Франции, в ранг официальной государственной политики  антиамериканизм, именно культурный антиамериканизм, не обязательно в плане военного и политического противостояния, но именно культурный, очень интенсивный антиамериканизм. Такой же антиамариканизм и антианглицизм характерен, допустим, для французской Канады - для Квебека, где он тоже возведен в ранг государственной политики. И как ответная реакция сушествует я не могу сказать антиевропеизм, но некоторое высокомерно-ироническое отношение с американской стороны к европейской культуре как культуре старомодной, в ряде случаев придерживающейся провинциально устарелых взглядов и т.д. 

Вопрос: А не является ли Европа с ее традиционализмом по сравнению с Америкой неким «Востоком»? 

Ответ: Я не берусь это утверждать. Я бы даже сказал, что поскольку в американской культуре помимо англосаксонских и других европейских компонентов присутствуют все-таки значительные африканские компоненты и в последнее время начинают присутствовать все более и более значительные восточные компоненты, в том числе не только японские, но и китайские, имеет место некоторая ориентализация американской культуры. И хотя она носит пока еще поверхостный характер, тем не менее не только поверхностный. Я думаю, что на этой шкале Запад - Восток американская культура, будучи в целом безусловно западной, не является самой западной, а самой западной по-моему остается центральноевропейская культура в ее конкретно немецком и французском вариантах; может быть Швейцария самая западная из всех западных стран. Это проявляется в характерном для Германии, в особенности для Франции неприятии восточной эмиграции. То есть восточная эмиграция там имеет большие масштабы, турок и курдов в Германии, арабов и других восточных людей  во Франции огромное количество. Но нетерпимость по отношению к ним,  отталкивание, отчуждение от них там гораздо больше чем в Америке. В Америке все эти чужеродные, даже исламские компоненты достаточно свободно принимают, в них не видят угрозы для западного характера своей цивилизации. С одной стороны это можно расценивать как  относительную силу американской западной цивилизации - что она настолько уверена в себе, что не боится этого воздействия. С другой стороны это можно расценить как то, что сама американская цивилизация в ряду западных цивилизаций все-таки более проникнута восточными чертами. И это не случайно, потому что южные штаты в гражданской войне выступали как носители типологически сдвинутых в восточном направлении идейных и политических тенденций, они сохраняли восточный способ производства. Возьмем такой гуманистический вопрос: для современной западной цивилизации характерен отказ от смертной казни; когда Россию принимали в Совет Европы, от нее потребовали отменить у себя смертную казнь, и Россия с какими-то оговорками это делает, и де-факто в России  в последнее время нет смертной казни. А Соединенные Штаты по количеству смертных казней в мире стоят на втором месте после Китая. Уже один этот показатель говорит о несколько более восточном характере Соединенных Штатов по сравнению с Европой в рамках общезападных культурных ценностей. 

Я достаточно много жил в США, все эти разговоры о правах человека, о свободе личности и т.д., это все искренняя в некоторых отношениях, но очень самовлюбленная и близорукая декларативная пропаганда. Личность наиболее свободна в Голландии, это страна, которая наиболее далеко продвинулась в плане свободы личности, хотя это шокирует многих пуритански мыслящих людей, которые говорят, что эта свобода включает в себя свободу проституции и наркотиков. Но надо признать, что наиболее последовательно идеалы свободы личности проводятся именно в скандинавских странах, в Голландии, Швейцарии, и в этом отношении Америке до стран центральной Европы, Финно-Скандии и Бенилюкса далеко как земле до неба. 

Вопрос: В Израиле европейский тип демократии или там нечто синкретическое? 

Ответ: Израиль чрезвычайно сложное и противоречивое государство. Если взять верхушку израильского истеблишмента, если взять тех ашкеназских евреев, которые приехали в Израиль из СССР и стран восточной и даже западной и центральной Европы, это квинтэссенция западников. Кстати сказать, наиболее западные люди в США это как раз американские евреи. Если бы ими ограничивалось дело, то Израиль был бы самой западной страной, но большинство в Израиле составляют отнюдь не эти евреи, а марокканские и йеменские евреи - восточные люди до мозга костей, поэтому как раз Израиль внушает опасения и ашкеназской элите и американскому еврейству. И не только  еврейству, но и неевреям, которые стоят и смотрят на Израиль, это внушает очень серьезное опасение, что пройдет несколько десятилетий и Израиль станет типичной ближневосточной страной, с той разницей что роль, которую в ближневосточных странах играет ислам, в Израиле будет играть ортодоксальный иудаизм. Этого еще нет и хотя это очень страшно, но похоже, что дело идет к этому. 

Вопрос: Эти системы никоим образом не могут сосуществовать? А как же в Японии? 

Ответ: Япония изначально по своей структуре была скорее западной нежели восточной страной. Япония была восточной деспотией в VII-X веках, после этого импортированная из Китая восточная деспотия естественным образом уступила место феодализму, который конвергентно принял такие же формы как в Европе, после чего в рамках этого феодализма тоже конвергентно сформировались такие же формы бюргерства и буржуазности как и в Европе, это было в XVII-XVIII веках, еще до европейских контактов, поэтому Япония сейчас гораздо больше похожа на Европу чем допустим на Корею и Китай. 

Вопрос: В настоящее время в Японии христианство представлено католичеством или православием? 

Ответ: В Японии очень широкий религиозный спектр, но в общей сложности там менее одного процента христиан, миллион с небольшим, есть 30-50 тысяч православных. Везде, где я бывал, я старался посетить православные церкви и беседовал с православными священниками; и священники и прихожане все японцы и служба ведется по-японски. Несколько недель назад отмечалось столетие деятельности святого Николая Касаткина - первого проповедника православия в Японии, почитаемого не только православными и не только христианами. Дело в том, что уважение и позитивное отношение к христианству свойственно многим японцам, которые сами христианами не являются, которые не являются выраженно религиозными людьми, но просто не отрицают позитивной роли религии, хотя сами никакой обрядности не исполняют. 32 % японцев признают себя религиозными людьми, то есть признают, что соблюдение религиозных норм и обрядности для них составляет существенную часть их жизни. Правда, этот процент в последние несколько лет возрос, но он возрос с 32 до 33 %. Порядка 60 % считают себя фактически неверующими, говорят, что хотя иногда в конформистских целях могут исполнять некоторые обряды, но религиозность в их жизни не играет никакой роли. Они допускают существование какой-то высшей силы, но не считают себя верующими людьми, - это более 50 %, и наконец около 3-4 % заявляют о своем отрицательном отношении к религии и относят себя к воинствующим атеистам, а около 10 % затрудняются дать ответ. Грубо говоря, можно считать, что треть японцев религиозна, почти две трети безрелигиозны. Но Япония мононациональная страна, в том смысле, что там имеется айнское меньшинство, которое не превышает 30 тысяч, и корейское меньшинство, которое достигает 500-600 тысяч, но это эмигранты. Европейцы не являются постоянными жителями, постоянное же европейское население может составить около 10 тысяч человек. 

Японские христиане хоть и могут исполнять некоторые синтоистские обряды, но понимаете в чем дело... Скажем когда 15-го ноября детей, которым исполняется 3, 5 и 7 лет, нужно вести в синтоистский храм, это праздник. И когда ребенка не ведут в храм, он будет плакать, потому что детей одевают в красивое кимоно, им покупают сладости, он будет плакать: «Папа, все идут, а почему меня не ведут?!» Ну наверно поведут. В этом отношении был замечательно забавный случай. Есть такой Георгий Дерлугьян, краснодарский армянин, он сейчас живет в Америке и у него некоторое время была творческая командировка в одном из научно-исследовательских институтов Вашингтона, где очень большое количество, как во многих американских университетах и институтах, евреев. И вот его дети Степа и Мартиросик, одному семь лет, другому -восемь, кто-то из них спросил: «Папа, а почему мы не празднуем Хануку как все?» То есть настолько еврейское окружение вокруг было интенсивным и празднование Хануки среди сотрудников было таким всеобщим, что ребенок  так спросил, хотя Хануку в Америке отмечают 2-3 % населения и даже не каждый еврей. Вот хотя не все японцы синтоисты, но ребенок может спросить:  «Почему мы не как все?» И чтобы этих вопросов не возникало, христианин тоже может соблюдать некоторые синтоистские обряды, но не буддийские, поскольку они главным образом сводятся к заупокойной обрядности. 

 

Лекция 6. 

Сегодня мы  будем говорить о мировых религиях и религии вообще (прежде всего о мировых религиях - христианстве, исламе и буддизме) как выразителе комплексов восточности и западности. Я  уже многократно повторял, боюсь вам надоесть этими повторениями, что когда мы разбираем восточный и западный комплексы, мы  разбираем норму и патологию, вернее не патологию, но скажем аномалию, которая стала выше нормы. Человек аномальное животное. Для животного нормально ходить на четырех ногах, человек ходит на двух, среди зверей, млекопитающих уже этим  он аномальное млекопитающее. Почему, собственно говоря, человек стал ходить на двух ногах? Он был к этому вынужден. Говорят, что леса редели, все чаще и чаще нужно было перебегать от дерева к дереву. Но в конце концов и обезьяны прекрасно перебегают от дерева к дереву на четырех ногах и ничего страшного с ними не происходит. Ну еще то, что надо было часто приподыматься, осматриваться - не приближаются ли какие-то хищные звери... Повторяю, очень многие обезьяны, которые перебегают от дерева к дереву, приподымаются, осматриваются, не приближаются ли какие-то звери, но делают они это в основном на четырех ногах. Я не знаю, насколько верна концепция, но она достаточно широко распространена, что предки человека испытали ряд мутаций, может быть даже вызванных повышенной радиоактивностью среды, почвы, которые привели к ослаблению хватательных функций задних конечностей и к сохранению за ними локомоторных функций. Тем самым усилились, приобрели большее значение хватательные функции передних конечностей и человек был вынужден перейти к прямохождениию, поскольку у него с точки зрения  всех прочих обезьян были дефективные задние ноги. Насколько это правильно или неправильно, я не могу вам сказать, но действительно создается впечатление, что многие человеческие качества вызваны дефектностью человека по отношению к остальным животным, и эту дефектность человек компенсирует созданием культуры. Благодаря этому, благодаря вынужденной компенсации он вырывается вперед и становится господствующим видом, приобретает преимущество над всеми остальными животными. Точно так же Восток и Запад. Восток в принципе норма. Большинство обществ это традиционные общества на разных континентах, которые развивались по восточной модели, то есть по модели, которая предполагает пирамидально-иерархическую структуру, которая предполагает коллективную ответственность - примат коллективного, группового над индивидуальным, подчинение индивидуального коллективному. Вообще-то подчинение индивидуального коллективному характерно для высокоорганизованных коллективных животных, и высокая степень подчинения коллективному. Это то, что сделало человека человеком. Именно обуздание животного индивидуализма сделало человека общественным животным. Впрочем оно делает общественным животным и многих не-людей. Волки и разные другие стадные собаки, стадные копытные животные могут жить стадами и коллективами именно благодаря тому что имеются определенные механизмы, которые обуздывают индивидуализм каждой отдельной особи, поэтому подчинение индивидуального коллективному это общечеловеческое качество. Качество, которое возведено не только в индивидуальную, но и в социальную, этическую норму, в норму общего существования этносов и государств в восточных обществах. И только западные общества отличаются в этом  отношении тем, что они делают больший упор на индивидуальные права, на индивидуальные обязанности, индивидуальную ответственность. Это таким образом определенная аномалия. 

В религиозной области мы говорили уже о монотеизме  и о политеизме; опять-таки нормой является политеизм. Все это не абсолютно и выявляется статистически. На свете нет черных и белых предметов, есть только предметы, где черной краски больше чем белой, а есть предметы, где белой краски больше чем черной, и мы их называем соответственно черными и белыми. На самом деле и то и другое качество всегда присутствуют и в том и в другом предмете, важно только соотношение. Соотношение таково, что в восточном образе жизни преобладает коллективизм, и отталкиваясь от коллективизма строятся юридические нормы ответственности и морально-этические нормы. А в западном обществе преобладает индивидуализм и отталкиваясь от индивидуализма строятся нормы индивидуальной ответственности, индивидуальной морали. Точно так же в религиозном отношении: нормальная религия это политеистическая религия. Хотя есть тенденция в высокоразвитых политеистических религиях, скажем в индуизме, среди элитарного философствующего священства говорить, что за этим политеизмом якобы скрыт монотеизм, и хотя наоборот монотеистические религии, такие как христианство, ислам, в массовой практике неизменно обрастают культом святых, культом каких-то подвижников, культом  ангелов, демонов и на народном уровне по существу становятся политеистическими. Тем не менее можно сказать, что нормальный образ религии (политеистические религии) характерен для восточных цивилизаций, а аномальный образ религии (то есть религии монотеистические) характерен для западных цивилизаций. Но христианство и ислам религии монотеистические, из мировых религий, условно говоря, политеистической религией является только буддизм. Что характерно для буддизма? Буддизм существует в разных вариациях. Поздние формы буддизма, в особенности бытового, народного, неэлитарного, глубоко проникнуты народными верованиями. 

Сам  Будда не считал, что он основатель религии. Будда проповедовал только новую мораль, новый подход, новый взгляд, а религия, к которой он принадлежал и в рамках которой он говорил, была нормальная индуистская религия. Единственное, что говорил Будда, это что боги так же как люди смертны и что боги  как и люди заключены в проклятое колесо перерождений, что нет принципиальной разницы между червем, человеком и богом. Это разные уровни организации все той же материи - материи, основное свойство которой иллюзорность, порождающая страдание. И путем недеяния, путем созерцания, отрешения, путем внутреннего успокоения, отказа от желаний, отказа от страстей можно избавиться от порчи своей судьбы, от порчи своей кармы, которая вынуждает нас вновь и вновь рождаться. В зависимости от нашего поведения мы можем из человека переродиться в червя, а можем из червя переродиться в конце концов в человека. А можем из человека переродиться в бога? Кто знает! Но это не существенно, потому что боги тоже страдают, боги тоже живут, боги тоже желают, боги тоже обмануты иллюзорностью мира. Они просто сильнее и могущественнее людей, их желания и возможности больше, но тем больше их иллюзорность и тем больше их страдания. То есть Будда стремится к тому чтобы в конечном счете избавить от существования, избавить от перерождения и червей и людей и богов, довести всех до совершенства, довести всех до нирваны, которая означает прекращение перерождения, прекращение желаний, ощущений и окончательное растворение в абсолюте. Само по себе слово «нирвана», или на пали «nibbana», буквально означает угасание. То есть когда свечка выгорела до конца, когда свечке нечем гореть, когда она угасла, вот про нее - причастие «выгоревшее», «nibbuda»  от «nibbana», «выгорание». Вот  к выгоранию Будда и призывал. Он не думал, он наверное пришел бы в ужас от мысли, что он станет богом, что его образ будет разделен на образы различных будд и что какие-то будды, восходящие к его образу или связанные с ним, станут не только в народном, но и в северном сектантском  буддизме владыками ада и владыками рая. Потому что Будда просто принципиально отрицал ад и рай. Он признавал возможность и ада и рая, но он не видел в них ни цели ни смысла, - это промежуточные этапы, в которых живут все те же мятущиеся души. В раю они живут чуть-чуть получше, в аду чуть-чуть похуже, но и там и тут они все равно страдают. 

Буддизм оброс всеми качествами нормальной религии и поздний буддизм повышал свою привлекательность тем, что-де нирвана это хорошо и мы когда-нибудь попадем в эту нирвану, но до того вдоволь поживем в раю, прежде чем попасть в эту нирвану...  И для народных масс это повышало привлекательность буддизма. В общем-то и Христос не основывал новой религии. Он был нормальным иудеем, он был рабби. И то, что он преподавал, чему он учил, не выходило за рамки нормального иудейского мировоззрения, каким оно сложилось в своих наиболее гуманистических частях к рубежу нашей эры. И иудейские философы, иудейские теологи на вопрос, почему иудеи остаются иудеями и не принимают христианства, говорят, что Христос собственно ничего нового не сказал. Все, что сказал Христос, уже содержалось в учении рабби Гиллеля, который жил лет за  40-50 до Иисуса. По существу они правы, потому что в иудаизме уже существовало мощное течение новой морали, новой этики, отказывающейся от стеснительных, лицемерных, противоестественных, мелочных талмудических писаний иудаизма, которое, собственно говоря, и проложило дорогу христианству. То, что другие гуманистические проповедники в рамках иудаизма проповедовали, Христос только подытожил и обобщил. Для характеристики рабби Гиллеля (в этом отношении предшественника Христа, его идейного предтечи) расскажу, что когда к нему пришел инаковерующий человек и потребовал изложения сущности его веры (речь идет еще о дохристианском времени), которое можно было бы услышать стоя на одной ноге, то есть максимально краткого, всего в нескольких словах. Это большая история... Он обращался не к одному Гиллелю, а Гиллель ему ответил: «Не делай другому того, чего сам для себя не хочешь. Вот тебе вся тора, весь закон; остальное - комментарии к этому». По существу это и есть христианская идея, этика и мораль. 

Возвращаясь к буддизму: эта проповедь недеяния требовала отхода от мирских дел, образования монашеской общины, которая не занималась бы производительным трудом, а занималась бы только своим моральным усовершенствованием, подавлением страстей, подавлением желаний, созерцанием, размышлением и тем самым подготавливала бы себя к выходу из цепи перерождений и к переходу в нирвану. И тут естественно возникал вопрос: хорошо, будет такая община добродетельных монахов, а кто их будет кормить? Ответ был тут же найден - их будут кормить миряне, те, кто еще не готов к тому чтобы стать монахами. Пусть  пока они приобретают заслуги и улучшают свою карму тем, что кормят монахов, а потом, в следующих перерождениях и они станут монахами. Потом, повысив свою добродетельность, и они в грядущих перерождениях, не в этой жизни, тоже в конце концов смогут перейти в нирвану. Правда, тут возникает вопрос: ну перейдут все в нирвану, а все-таки самые последние тоже будут нуждаться в ком-то, кто будет их кормить. А как же последний, кто накормит последнего монаха? Когда он станет монахом, кто же накормит его, пока он не перешел в нирвану? Но до такой крайности обсуждение проблемы не доходило, потому что проблема снималась с индивидуальной точки зрения, с точки зрения индивидуального подхода. Самым главным признавался коллектив, то есть монашеская община - сангха, и основная буддийская молитва на языке пали, это южноиндийский язык. Буддизм проповедуется и исповедуется на разных языках, причем как правило это церковные языки (так же как грабар или латынь в нереформированном католичестве), это древние языки - и древнетибетский и древнекитайский и санскрит. Для южного, классического буддизма наиболее характерен южноиндийский язык пали. Сейчас это мертвый язык, язык древний, но 2500 лет назад, когда проповедовал Будда, основная масса его последователей происходила из южных частей Индии и говорила на этом языке. И на языке пали были созданы основные первые канонические книги буддизма, они частично были и на санскрите, но в основном на языке пали. 

 (Аудитория:) Какие это были народы? 

Этих народов сейчас нет, но на их местах проживают в основном маратхи, гуджаратцы, это юго-западное побережье Индии, северные районы расселения дравидийских народов. Пали был  распространен и среди телугу, но как язык арианизированной части. Потом пали вышел из употребления, санскрит же остался с возрождением ведийского индуизма, вернее с возрождением индуизма, сменившего брахманизм и через отрицание отрицания преодолевшего буддизм, когда буддизм потерял свое значение в Индии и была индуистская реакция. В это время как раз пали и вышел из употребления. Но там, где я эту молитву слышал в действии, - опять-таки в районе Бомбея, потому что в последнее время (это уже явление последних десятилетий) неприкасаемые Южной Индии чтобы избавиться от статуса неприкасаемых уходят из индуизма, который делает их неприкасаемыми, и сейчас возвращаются к южному, цейлонскому или  бирманскому, буддизму, то есть к южному варианту монашеского буддизма, и снова молитвы  произносят на языке пали. Так вот, основная формула буддийской молитвы -  «Я прибегаю для спасения к  Будде, я прибегаю для спасения к закону, я прибегаю для спасения к сангхе (то есть к монашеской общине)». Значит, прибегаю к Будде, прибегаю к закону, прибегаю к общине. Община, коллектив таким образом  является основным путем спасения. Спасение невозможно вне закона и спасение невозможно вне общины - в этом  выражается именно коллективизм  буддизма. Есть индивидуальная ответственность, есть пять заповедей, которые чрезвычайно похожи на  десять христианских заповедей. Это заповеди «не убий», «не укради», «не лги», «не прелюбодействуй» и «не пьянствуй». 

Пятая заповедь - не опьяняйся, не опьяняйся ни алкоголем и никакими наркотическими веществами, - не отравляй себя. 

Эти пять основных заповедей буддизма обязательны для мирян, а для монахов к ним добавляются еще много других заповедей. Быть буддийским монахом не такая уж простая вещь - нужно соблюдать массу разных запретов и предписаний. Опять-таки индивидуальная ответственность как бы растворена в коллективной ответственности. Каждый человек сам улучшает свою карму, сам улучшает свою судьбу, сам улучшает запись своих благих и плохих деяний. Но он фактически способен это делать только в рамках общины, даже если он уходит в отшельничество, что казалось бы крайний случай проявления индивидуализма. Но даже в отшельничестве он остается членом монашеской общины, он находится в общине и коллективная ответственность распространяеется и на него. Своим индивидуальным подвижничеством он ничего не сможет изменить, если община, к которой он принадлежит, в своем поведении впадет в грех и невежество. Это относится даже к монахам, даже к отшельникам, но в еще большей степени относится к мирянам, потому что быть добродетельным человеком возможно только в рамках добродетельного общества, в рамках добродетельной общины. Этого нет в западных религиях, этого нет в христианстве, поскольку христианство предполагает индивидуальную ответственность перед Богом. Есть христианская община, она необходима для существования, но для существования индивидов. Основное - индивидуальное существование, индивидуальная ответственность, индивидуальная свобода воли. 

Ислам на первый взгляд представляется западной религией, в том смысле что это религия единобожия. Он последовательно требует почитания единого и единственного бога, он крайне отрицательно относится  к любым формам идолопоклонничества, то есть к любым  формам конституирования каких-то других богов кроме аллаха, кроме единого Бога. И в принципе наиболее чистые, пуританские формы ислама отрицательно относятся и к идее ангела и к идее святых и к идее поклонения святым местам, считая все это замаскированными проявлениями язычества. Как я сказал, это наиболее крайние, пуританские формы ислама, в частности ваххабизм. А для народного, реального ислама характерно поклонение святым, поклонение святым местам, то есть сползание в конце концов на скрытые формы многобожия. Но для большинства направлений, толков ислама характерен крайний фатализм, то есть вера в то, что Богом все предопределено. Поэтому индивидуальная ответственность как бы снимается. Да, есть понятие того, что каждый индивидуально обязан совершить эти предписания, но эти предписания совершаются также автоматически. Да, есть понятие греха, есть запреты, есть запретные вещи, от которых нужно воздерживаться. Но воздержишься ты или не воздержишься, в конечном счете предопределено богом и для индивидуальной ответственности мало остается места. Судьба, предначертание - вот что управляет человеком согласно основным воззрениям ислама. Есть ветви ислама, которые признают свободу воли, но это небольшая часть толков. Среди различных толков ислама лишь очень небольшая часть в виде исключения признает свободу воли. 

Большинство направлений в исламе стоят на позициях фатальной предопределенности. Человек должен только следовать предписаниям - предписаниям Корана, но в более конкретных случаях следовать предписаниям вышестоящих, духовных, мулл, улемов, то есть толкователей ислама. Если это человек религиозный, он ученик, последователь какого-то более высоко стоящего лица и должен слепо выражать то, что это вышестоящее мудрое лицо ему предпишет выполнить. И если ему сказано убить, то он должен убить, он не должен думать, потому что это не его дело, не его ответственность. Он выполняет предписание духовно более высокого лица, которое в свою очередь выполняет волю Бога. Таким образом индивидуальная ответственность в исламе снимается с человека так же как она снимается в буддизме. Но если в буддизме эта ответственность снимается признанием предстоящей, то есть ранее стоящей кармы, ранее сложившейся судьбы - наши беды и наши ошибки это результат бед и ошибок, которые были в былых перерождениях, и мы можем только пытаться воздержаться от повторения этих ошибок, но мы не должны усугублять их личной инициативой, личной инициативной  деятельностью, - то в исламе они снимаются тем, что это в конечном счете -Божья воля. 

Таким образом только в системе христианства мы встречаемся с проявленностью свободы воли и с проявленностью личной, индивидуальной ответственности. Однако и в христианстве эта свобода воли, свобода выбора проявляется разными способами и в разной степени. Как ни странно, мне труднее всего говорить о православии, потому что в разных толкованиях православия  по-разному выражается  эта свобода воли, свобода выбора. Скажем, она больше выражена для России в никонианском православии, в меньшей степени  она выражена в старообрядчестве, в староверии, где больший упор делается на коллективное, на общину, на мир, на коллективную ответственность. Поэтому является ли православие больше восточным или больше западным, это трудно сказать, я просто не берусь это определить. По определению православие - восточное христианство, но это географическое определение. Является ли  восточное христианство, в том числе христианство православной церкви и христианство нашей апостольской церкви, является ли оно по духу более восточным или западным, определить трудно. Мне представляется, что христианство, во всяком случае апостольской церкви, по своему духу скорее западное нежели восточное, несмотря на свое восточное географическое расположение, в том отношении, что оно предполагает деяние в большей степени чем недеяние. И оно предполагает в большей степени индивидуальную ответственность, личную свободу воли, не растворяя ее в коллективной ответственности. И в какой-то степени эта черта и армянского апостольского христианства и несторианского христианства, каким бы парадоксальным это ни показалось, состоит в определенной связи с дохристианскими верованиями, присущими армянам и другим народам Ближнего Востока, воспринявшим и сохранившим христианство, и прежде всего с зороастрийскими верованиями. 

Зороастризм исторически, скажем в V веке, находился в жестком противостоянии с христианством, в политическом противостоянии. Это было связано с политическими играми, с борьбой Сасанидского Ирана и христианской Византии, с той борьбой, в которую оказалась вовлеченной Армения. В дальнейшем  зороастризм сошел с мировой арены, частично он уступил свое место христианству, а в основном исламу, то есть в Иране и в Средней Азии  доминировавший зороастризм сменился исламом. Однако в духовном плане переход к исламу был резким отказом от зороастризма. Буддизм в принципе не знает понятий добра и зла, понятия добра и зла несущественны для буддизма, потому что и добро иллюзорно и зло иллюзорно. Подлинно добродетельный человек даже не добродетелен. Человек не должен ни во что вмешиваться. Если он стремится к нирване, стремится к выходу из цикла перерождений и на его глазах творятся жуткие жестокости - убийства, мучения, издевательства, он не должен вмешиваться. Потому что самим своим вмешательством на стороне добра, иллюзорного добра, он затрудняет свою эволюцию на пути к выходу из перерождений, на пути к нирване. Реальный буддизм конечно во многом отошел от этого. Реальный буддизм, как он возродил понятия ада и рая, так же в значительной степени возродил понятия добра и зла. Тем не менее нужно помнить, что понятия добра и зла в буддизме относительны. Реальным абсолютом является нуль, пустота. И добро и зло на фоне этого нуля, этой пустоты одинаково иллюзорны. Тогда как в христианстве идея добра и зла, идея индивидуального свободного выбора - идти по пути зла или по пути добра, остается центральной. И эта идея восходит отчасти к иудаизму, отчасти же к зороастризму, потому что первичный зороастризм это именно идея дуализма, именно идея борьбы доброго и злого начал. Религиозный человек должен стать на сторону доброго начала отнюдь не путем  недеяния, отказа от деяния, он должен стать на сторону доброго начала путем деяния, он должен трудиться, умножать зерно, умножать стада, умножать земные блага, ибо они бесспорно блага. И только через умножение земных благ возможно торжество добра над злом. Мне представляется, что именно эти идеи Зороастра восточное христианство, хотя оно находилось политически, зачастую в военном смысле, в оппозиции к зороастризму, унаследовало и сохранило в полной мере. И в этом случае апостольское христианство, несторианство, другие формы восточного христианства (опять-таки я не говорю о православии, потому что в  православии  есть та и другая стороны, православие слишком велико и многообразно) только географически восточны. Восточное христианство по духу своему западно, как в общем-то многие тенденции западного содержания имел и зороастризм. 

Однако зороастризм сошел с мировой арены, он был вытеснен, в большинстве случаев исламом. Он сохранился сейчас фактически только у парсов. В Иране есть некоторое количество гебров, но их очень мало и они сейчас уезжают из Ирана. В основном они сосредоточиваются в Индии, в районе Бомбея, где есть большая парсская община, и в некоторых других близлежащих районах Индии. Но там зороастризм уже представлен в своей исповедной, культово-церковной форме - очень выродившимися формами, где преимущественное значение придается формально исполняемому обряду и относительно малое значение придается содержанию. Тем не менее даже в такой выродившейся форме зороастризм в какой-то мере, идеологически говоря, является выразителем западных тенденций. Это проявляется в том, что зороастризм даже в этой выродившейся форме призывает к деянию, призывает к созиданию, к  которому индуизм как и буддизм не призывает. Индуизм призывает к добродетели, к пожертвованиям, к созерцанию, к поклонению богам, к набожности, но не призывает к деянию. Поэтому не случайно индийская буржуазия, наиболее влиятельные крупные кланы буржуазии, кланы, контролирующие индийские концерны, контролирующие значительную часть индийской экономики, это парсы. Это прежде всего семейство Тата, но и многие другие богатейшие семейства современной Индии это парсийские семейства, не индуистские. Правда, есть несколько индуистских фамилий среди крупной буржуазии, есть джайнские очень влиятельные кланы крупной буржуазии, и все-таки наиболее влиятельные, сосредоточившие в своих руках наибольшую часть богатств, наибольшую часть экономического контроля, это представители численно очень маленькой, не превышающей может быть 200 000 человек парсийской зороастрийской религиозной общины в Индии. Исторически в местах, где буддизм задолго до ислама встречался с зороастризмом (это главным образом были восточные окраины Ирана, Афганистан и Средняя Азия, Центреальная Азия), в ряде случаев буддизм побеждал, потому что для беднейших слоев, которым очень трудно было «созидать» в силу своей бедности, для беднейших слоев он представлялся привлекательным. Но идейным зороастрийцам он представлялся худшей из худших возможных форм ереси, худшим из худших идейно вредоносных течений. Потому что зороастризм призывал к активной борьбе добра со злом, к активному вставанию человека на сторону добра и к созидательному деянию, а буддизм  призывал к отказу от признания различий между добром и злом, к абстрагированию от добра и зла как одинаково иллюзорных вещей и к полному недеянию. 

Эта идея дуальности добра и зла и идея добродетельности деяния и созидания со смертью зороастризма, с полным упадком зороастризма на Ближнем Востоке и при широком распространении фаталистического ислама, как мне представляется, эта идея деяния и вставания на сторону добра в борьбе со злом была унаследована и развита восточным христианством. Которое таким образом, будучи восточным в географическом смысле слова, является западным по своему духовному содержанию. 

А что касается западного христианства... Я здесь, конечно, фантазирую и высказываю вам мою личную точку зрения, не знаю насколько она может быть поддержана, но мне представляется, что по мере усиления секулярной власти в католицизме, по мере усложнения и ужесточения иерархической, пирамидальной католической церковной организации там стали нарастать структурно восточные черты. И, скажем, практика продажи индульгенций стала снимать самую сущность западного христианства, самую сущность свободы воли и индивидуальной ответственности. В самом деле, если можно свободно грешить и откупаться от своей греховности элементарным денежным способом, то какой тогда смысл в противопоставлении добра и зла, какой смысл в противопоставлении греховности и добродетельности? Это по существу такое же снятие индивидуальной ответственности, какое мы наблюдаем не только в буддизме, но в еще  большей степени в исламе,  где есть фетва, то есть разрешение на определенное деяние. Допустим ислам гласит, что немусульман убивать можно, это не грех, но мусульманину убить мусульманина это грех страшный. Однако мы знаем, что на протяжении всей истории мусульмане спокойно убивали мусульман. Но для того чтобы это не было грехом им нужна фетва, разрешение - чтобы какое-то духовное лицо индивидуально или коллективно (в рамках всей армии или всего государства) разрешило, сняло бы этот грех. Фетва - как бы та же индульгенция. Она, правда, никогда не дается за деньги. В отличие от католицизма она испрашивается и дается в силу целесообразности обстоятельств. Но по сути фетва это полный аналог индульгенции, это отпущение грехов, это разрешение действий. Таким образом, введя индульгенцию, католическая церковь по существу ввела восточную, исламскую норму фетвы в христианство. И именно это, как вы наверно помните, вызвало негодование Лютера, он прежде всего протестовал против индульгенций. Дальше его протест стал достаточно широким: он стал протестовать и против обрядности, против иерархичности и против непогрешимости папы; в тезисах Лютера есть очень большое содержание. Но самое первое, с чего он начал, это борьба с индульгенциями. То есть перед лицом обвосточения католицизма Лютер выступил за спасение того созидательного, деятельного начала, которое было в христианстве, и это было началом реформаторства, началом протестантизма. Собственно говоря, вряд ли можно сказать, что Лютер был реформатором. Он был реформатором по отношению к своему времени, к началу XVI века, но по существу он был реконструктором. Он был реконструктором того христианства, которое еще четко различало добро и зло и признавало индивидуальную ответственность и которое существовало  до погрязания католицизма в восточных, условно говоря, тенденциях.  Конечно они не приходили с востока и индульгенция не была заимствованием практики фетвы, а иерархичность католицизма не было заимствованием иерархичности гражданского строя восточных деспотий. Но конвергентно в рамках католицизма как бы складывались структурные черты, роднящие его с восточными идеологиями, и против них-то выступил Лютер. Родилось явление, которое в дальнейшем Макс Вебер определил как протестантскую этику. 

Протестантская этика в общем  довольно скучная, нудная и серая вещь. Она не обладает поэтичностью, страстностью, картинностью, театральностью, мистическим накалом, характерным для католицизма. Когда дело шло к распаду Советского Союза, первичные сдвиги, которые в дальнейшем выразились в этом распаде, начинались в Прибалтике. И мне приходилось слышать совершенно четко сформулированные мнения эстонцев: «Ну литовцы, что с них взять? Они католики, для них важна картинность, жест, поза, театральность, внешняя выраженность. Вот они сейчас этим и заняты. А мы, эстонцы, - протестанты, лютеране. Мы не умеем становиться в красивые позы, произносить пышные тирады. Мы себе потихоньку делаем свое дело, без театральности, без демонстративности, скромненько, буднично. Но мы, наверно, нашим таким скромным, не красочно-картинно-театральным путем скорее добьемся своих целей чем они своими такими яркими демонстрациями, высокими, шумными, торжестванно театрализованными выступлениями». Что в конечном счете и оправдалось: и те и другие добились своих целей, но все-таки в Литве жертв было несколько больше, трудностей было больше, а у эстонцев это получилось более по-деловому, спокойно и практически без издержек. Да и современное развитие Эстонии уже ушло вперед по сравнению с развитием Литвы. 

Так вот, протестантская этика вещь скучная и нудная, особенно в своих крайних пуританских формах, где очень много запретов, лицемерия, фарисейства. Достаточно посмотреть на практику ряда американских новых баптистских, евангелистских направлений, на практику английских пуритан, потом переселившихся в Америку и перенесших туда свои пуританские порядки. Но все-таки основа протестантизма, протестантской этики это идеология деяния. Нужно действовать, нужно работать, нужно созидать блага. И если я преуспел в созидании благ и это конкретно выражается в том, что мой банковский счет  растет, то значит то, что я делаю, правильно, добродетельно; то, что я делаю, угодно богу. Это основа протестантской этики. И подавляющее большинство западных социологов согласны в том, что именно протестантская этика способствовала развитию капитализма в Европе, а в дальнейшем и развитию капитализма в Америке, способствовала индустриализации, способствовала выходу западноевропейского и  североамериканского мира на передовые экономические, технологические и политические рубежи. 

Не случайно страны с доминирующим католицизмом в целом существенно отстают по своему экономическому развитию от протестантских стран, мы видим повсюду в Европе. Католические страны это прежде всего Испания, Португалия, Италия; долгое время имело место значительное отставание этих стран от стран протестантских. И в самой Италии влияние церкви, влияние католицизма на юге сильнее чем на севере, соответственно экономическое отставание юга по сравненнию с севером было для Италии характерно; наиболее преуспевающими областями Италии стали те области, которые были относительно свободны от папского влияния. Это достаточно заметно во всей Европе. Могут возразить примером Франции, которая сегодня в общем католическая страна. Но католицизм во Франции давно уже не имеет такого интенсивного, глубокого влияния, какое он имеет скажем  в Италии, Испании или Польше. Во Франции было значительное протестантское, гугенотское движение, хотя оно в конце концов было разгромлено и гугеноты были вынуждены из Франции эмигрировать, тем не менее всевластие католицизма они подорвали. Франция сегодня по своему духу, образу мыслей большинства формально является страной католицизма, а на самом деле в значительной степени проникнута протестантскими идеями, подходами, протестантским мировоззрением. Там, где франкоязычное население сохранило протестантизм, а  именно в Швейцарии, налицо опережающее экономическое развитие. Мне трудно сказать о Германии, которая частично протестантская, а частично католическая. Конечно есть некоторая закономерность опережающего развития протестантской Германии, но надо сказать, что католические районы Германии как и католическая Франция не показывали особого отставания. Что касается американского континента, то тут совершенно ясно. Протестантский север Америки развивался конечно интенсивно, прогрессивно, тогда как Латинская Америка, где доминировали католические тенденции, сильно отставала и продолжает отставать в своем развитии. 

Мне остается сказать только несколько слов о Японии. В Японии имел место определенный синтез буддизма и синтоизма, местной религии. Я не хочу сказать, что синтоизм как-то родствен зороастризму. Синтоизм испытал влияние индоевропейской иранской религии очень опосредованно, через Корею. Это происходило в скифское время, то есть скорее всего в дозороастрийские времена. А потом развитие этой мифологии, этой картины мира, характерной для раннеиндоевропейского времени, преимущественно восточноиранских мифологем, опосредованно проявилось в японской мифологии, в догматике синто, но вряд ли это имело большое значение. Я думаю, что некоторые моменты сравнения, которое можно провести между зороастризмом и синто (японской традиционной религией), конечно на 99 % конвергентны, но тем не менее существенны. Существенна вера в то, что человек изначально добр, там нет дуального противопоставления добра и зла, но есть противопоставление чистоты и грязи. Кардинальным является представление о том, что изначально человек сам по себе чист и добр, что одно и тоже, потому что чистое существо не может не быть добрым. Но есть много грязи, много пыли и мы разными способами неизбежно подвергаемся загрязнению. Каждая вещь, если ее оставить, сама по себе подвергается загрязнению, запылению. Поэтому необходимо периодически ее чистить. В синто очень важное место имеет ритуал очищения. Но это не только ритуал, речь идет о внутреннем самоочищении. Нужно периодически осознавать свою спонтанную загрязненность и принимать меры по возвращению себя в чистое состояние - не только физически, но и морально.  

Американский исследователь Белла написал книгу «Протестантская этика в Японии», где довольно убедительно доказывает, что  возрождение синто и оттеснение им буддизма  на задний план было в общем параллельно или идентично  протестантской реформации и борьбе с  католицизмом. Иногда борьба с буддизмом в Японии приобретала довольно ожесточенные формы, напоминающие борьбу протестантизма с католицизмом, хотя для Японии характерны более мирные формы противостояния и оттеснения буддизма на задний план постепенным и безболезненным путем. Борьба сравнительно редко принимала форму погромов, преследований. Иногда были погромы и преследования, но это были частные явления, они никогда не принимали массового характера. Хотя в 1869-70 году в Японии прокатилась некоторая волна погромов буддийских храмов, так же как  волна погромов католических храмов в более сильной форме прокатилась во Франции времен буржуазной революции. Во Франции вы не найдете ни одного католического храма, где у  статуй сохранились бы головы, - практически все поотшибали. В Японии некоторые буддийские храмы были разрушены, но большинство сохранилось. Я думаю, вернее  так не только я думаю, а многие исследователи, я только повторяю их мысли, что именно наличие в синто элементов протестантской этики существенно способствовало выходу Японии в ряд развитых индустриальных государств. 

На этом я сегодня закончу. 

 

Лекция  8. 

В чем разница между таким условно понимаемым Востоком и условно понимаемым Западом? Попытаемся выделить основные характеристики. Хочу вернуться к кон­кретному примеру, опять же к Японии. 

Япония с моей точки зрения, с той точки зрения, которую мы проводили во всем э­том курсе лекций, является западным обществом, конвергентно западным об­щест­вом. Цен­но­с­ти, которые распространены в Япониии, в большей степени западные нежели восточные, причем речь идет не о заимствованиях из Ев­ро­пы и Америки, речь идет о тех ценностях, которые сложились на протяжениии XVII-XVIII веков и которые были предварены средневековым развитием Японии. Име­­н­­но поэтому Япония сегодня входит в большую семерку индустриальных госу­дарств, а Китай, который также имеет огромную промышленность и экономический потенциал, в эту семерку не входит. 

Как человек делал карьеру в Китае? Он делал ее по конфуцианским нормам. На пер­вый взгляд это было гораздо более симпатично, гораздо более демократично чем в Япо­нии. В Китае когда умирал отец, имущество делилось между его сыновьями. И если даже отец собрал большую землю - для Китая две-три десятины считались уже очень боль­шим крестьянским имуществом - и если у него было два-три сына, он делил эту землю, кото­рая возвращалась опять к одной десятине, то есть всем доставалось поровну. В Япо­нии всю землю наследовал только старший сын, поэтому если крестьянин разбогател и сумел создать большую ферму, то у его сына была эта же большая ферма. Он мог ко­нечно разориться и быть вынужден продать эту землю, но в принципе такого ката­строфического раздела при росте народонаселсния не было. Допустим, что не только земля, но у крестьянина появились и деньги. Вертикальная карьера в Китае строилась очень просто. Надо было сдавать экзамены и писать диссертации, примерно как у нас. Были четыре степени, условно мы их можем назвать бакалавр, магистр, кандидат и доктор. Правда, математика, гео­гра­фия, медицина не включались в степень образования. Их можно было осваивать про­фессионально, но за них степень не давали. Степень давали только за конфуци­анскую литературу и философию, то есть нужно было знать источник - Конфуция, нужно было знать другую философскую литературу, нужно было знать на­копившиеся за века комментарии к этой литературе, многих авторов, которые эту ли­те­ратуру комментировали и толковали. И нужно было уметь изложить, написать со­чи­нение, берущее какой-то определенный аспект. Допустим, мне дали задачу разобрать от­но­шения брата и сестры, как они строятся по конфуцианской философии. Я дол­жен был написать, что по этому поводу сказал Конфуций и как это прокомменти­рова­ли философы в таком-то веке, другом веке, как в лите­ра­турных произведениях отразились отношения брата и сестры и т.д. Я должен был показать свою литературную, филологическую, философскую начитанность. Экзамены были очень строгие. Человека для написания диссертации запирали на за­мок в доме. Давали ему воду, еду и он там несколько дней - неделю или две недели - сидел под арестом; ему давали чистую бумагу и чернила и когда его выпускали, он должен был сдать написанную работу. Пользоваться кни­га­ми было запрещено, он должен был знать и помнить все это наизусть. Так вот, неко­то­рые люди всю жизнь сдавали экзамены. Есть знаменитые писатели, которые до 70 лет пытались сдать экзамен на бакалавра, это у них так и не получалось, - вечные сту­денты. Но были люди талантливые, обладавшие хорошими мозгами, хорошей памятью, сообразительностью, которым удавалось пройти через все эти экзамены. К экзаменам допускались все кроме сыновей рабов и кроме актеров, которые считались прене­брегаемой профессией. Но во всяком случае дети крестьян и торговцев все независимо от происхождения и состояния допускались к эк­за­мену. Каждый мог прийти и потребовать: «Хочу сдавать экзамен». 

Конечно, деньги помогали, как и в нашем обществе; во-первых можно было нанять репетитора, во-вторых можно было подкупить экзаменатора. Это было опасное дело, потому что если экзаменатора ловили на получении взятки, ему запросто могли отрубить голову. Тем не менее многие шли на риск и многие себе делали состояние, так ­же как в наше время, на том, что получали взятки на этих экзаменах. Конечно, чем вы­ше тем сложнее: на уровне доктора вряд ли можно было выехать на взятках, но, имея хорошие деньги, можно было нанять очень хороших, квалифицированных репе­ти­то­ров, натаскаться и, уже имея за собой магистерскую и кандидатскую степени, получить докторскую степень. Человек, получавший докторскую степень, автомати­чески получал пост в ранге министра или в ранге губернатора или в ранге помощника губернатора или как минимум уездного начальника, то есть очень крупный государст­венный пост. А если он сдавал докторскую диссертацию с отличием, его могли да­же пригласить в центральное правительство и сделать министром и он имел бы шансы стать премьер-министром. История знает случаи, когда талантливые дети бед­ных крестьян в сравнительно обозримое время становились докторами наук и пре­мьер-министрами императорского правительства. Как будто очень демократично, но это значило, что разбогатевший человек, допустим разбогатевший крестьянин, если он хотел создать лучшее будущее для своего сына, вкладывал свои деньги не в дело, не в производство, а в поддержание этой самой иерархи­чес­кой, пирамидальной чиновничье-бюрократической системы. Потому что конечно и ре­пе­титоры и экзаменаторы, как правило, были и государственными чи­нов­никами на тех или иных должностях. Накопление богатства работало на поддер­жа­ние гомеостаза системы. Накопление богатства работало на проедание системы, накопленных благ, и на воспроизведение этой системы без ее прогрессивного движе­ния. Вы понимаете, что ни в духовном ни в материальном плане в этой системе перс­пектив прогресса заложено не было. 

Японская система выглядела гораздо менее сим­па­тично. Там существовали четыре класса, они назывались си, но, ко и се. Си это дворяне, но - крестьяне, ко - ремесленники, се - торговцы. Ремесленников и торговцов мож­но объединить в единый класс буржуазии, они считались даже ниже стоящими по престижу чем крестьяне. Но особо богатых крестьян не бывало, это бывало редко, тог­да как богатые торговцы имелись в большом количестве. Это уже вносило опреде­ленную диспропорцию, определенное напряжение, но плодотворное, в общес­тво. И перейти из крестьян в дворяне было практически невозможно. Отдельные случаи бывали, но это все-таки были исключения. Чиновниками стано­вились только дворяне - самураи, только они могли иметь перспективу на государс­т­венную карьеру. Причем эта карьера зависела не от их богатства, а от их личных качеств, главным образом не от ума, а от храбрости, от вер­нос­ти, преданности своему князю, который соответственно ценил верность своих дворян, вассальных ему, и тех, к кому был наиболеее расположен, - он их проталкивал по государственной службе. Эти дворяне могли получать какие-то посты в государ­с­твенной иерархии не только в своем княжестве, но могли попасть и к императорс­ко­му двору, ко двору сёгуна. Причем это было в основном военно-чиновничье правление, то есть у них были не столько гражданские, сколько военные, полицейские ранги и так далее. Погон как таковых у них не было, но по существу это была иерархия погон. 

Если крес­тья­­нин допустим богател, он мог купить землю и эта земля переходила к его стар­шему сыну, то есть ферма увеличивалась, ферма процветала. Что делали вто­рой, третий сын? Ведь они земли не наследовали. Им могла быть выделена денежная доля. Вы помните сказку про кота в сапогах? Был мельник, от него осталась мельница, осел и кот. Старший сын получил мельницу - европейский принцип майората, такой же как в Японии; средний сын получил осла и занялся очевидно извозом и тогда вряд ли очень много заработал; а третий сын получил кота. В сказке третий сын инициативы про­являет мало, хотя он достаточно активный малый и неглупый, а в основном спо­соб­нос­тями и инициативами обладает кот. Кот это символ индивидуальных способ­нос­тей, таланта, смелости, риска, авантюрности, предприимчивости младшего сына, только персонифицированы его качества в коте. Вот точно так же млад­ший сын японского крестьянина кроме кота в мешке в наследство ничего не по­лу­чал. Если это было бедное хозяйство, он шел в батраки, другого пути у него не было, он должен был куда-то наниматься или шел в город, становился допустим носиль­щи­ком, грузчиком, он мог потом освоить какую-то профессию, стать учеником ремес­лен­ника. Но если это был умный, рискованный, инициативный малый, он мог найти какие-то пути к тому чтобы постепенно разбогатеть, так же как в Америке миллионерами ста­новились из чистильщиков обуви в период первоначального накопления. А если это был богатый крестьянин, он мог дать младшему сыну не только «кота», но и некоторую сумму денег. И потом в зависимости от качеств «кота» младший сын мог эти деньги пропить либо вложить в какое-то дело, открыть мас­тер­скую, начать торговлю, бизнес и к средним годам стать богатейшим куп­цом, миллионером, у которого в долгах сидели князья и на которых он мог нажать и потребовать себе каких-то привилегий, преимуществ именно потому что князья ему были должны миллионы и миллионы монет. 

Как во Франции буржуа стреми­лись стать дворянами, точно так же в Японии буржуа стремились повысить свой ста­тус. Официально их статус был невелик, они стремились его повысить и в резуль­тате этого в Японии произошла буржуазная революция. А в Китае буржуазная револю­ция не произошла, вернее она произошла в 1911 году, но эта была очень половин­ча­тая буржуазная революция, которая оставила очень много феодальных пережитков и они существуют едва ли не по сей день. Японская система, как вы видите, не ра­ботала на гомеостаз японского общества, она работала на его прогрессивное разви­тие в буржуазном направлении, создавала слой промышленников и бизнесменов - ини­­циативных, предприимчивых, рискованных. Создавала обширный слой батраков, про­летариев, которые готовы были продавать свою рабочую силу, то есть идти на фабрики, рудники, транспорт, куда требовалось. Если китайская сис­тема работала на воспроизведение самой себя, на воспроизведение пирамидальной восточной  деспотии с азиатским способом производства, то японская система работа­ла на накопление элементов буржуазности и капитализма в рамках первоначально фе­одального общества. Значит, основное различие, которое мы можем провести между вос­точным и западным образом жизни, это то, что восточный образ жизни работает на самовоспроизводство, на поддержание гомеостаза в рамках согласованного, сбалан­сированного, стабильного, незыблемого пирамидального общества. Пирамида очень устойчивое тело: возьмите пирамиду, поставьте ее на стол и попробуйте рас­качать и опрокинуть; очень трудно опрокинуть пирамиду. Ее нужно снизу взорвать, а сбоку сколько угодно вы на нее будете давить, а она в лучшем случае будет накреняться в одну сторону, но вряд ли опрокинется. Тогда как западное общество это общество, которое изначально несло в себе диалектические, динамические противоречия, способствовавшие внутренней трансформации этого общества, т.е. к прог­рес­сив­ным буржуазным  индустриальным и идеологически-религиозным различиям. Восточным обществам свойственна фаталистическая этика - понятие о господстве судьбы над индивидуальной волей, западным обществам свойственна протестантская этика, при­чем протестантская в более широком смысле - в смысле философии  индивидуального протеста над догмой. 

Джефферсон завел тетрадку и выписывал туда из Библии то, что ему нравится. Вос­точная религиозная этика признает авторитет текста: будь то Библия или Еван­ге­лие, человек должен был приспособливать к нему свое поведение. А Джеффер­сон то, что ему не нравилось, отбрасывал, не включал в свою тетрадку. Восточное почтение перед каноническим текстом и западное стремление создать свой вариант кано­нического текста есть различие в религиозной этике между Западом и Востоком. Фа­та­лис­ти­ческая этика, по которой судьба предначертана, и протестантская этика, ко­то­рая выбирает или создает свои канонические тексты. Соответственно фата­листическая этика способствует сохранению существующего положения, гомеостазу, а протестантская этика способствует развитию системы и созданию индустриаль­но­го общества... 

(К сожалению, часть магнитофонной записи не про­слу­шивается, поэтому нет расшифровки той части лекции, где говорилось о разли­чи­ях между западным и восточным образом поведения на японском и китайс­ком материале. Конспективная запись позволяет восстановить лишь следующее: … восточ­ное поведение рассчитано на отчетность перед коллективом, оно коллективно, в то  время как западное индивидуально.   

Это положение раскрывается также при сравнении «культуры вины» и «культуры стыда». Культура вины характерна для западного образа мышления. Именно культу­ра вины является определяющей в протестантском поведении. Понятие вины тесно связано с понятием греховности, которую нужно искупить. Если у католиков эта про­б­­­ле­ма решается несколько примитивно - покупкой индульгенции, то у протестантов ис­куп­ление достигается путем работы, старания. Время от времени западное общест­во начинает ощущать приступы чувства вины и  иногда начинает искупать эту вину, при этом доходя почти до абсурда. Например в «Санта-Барбаре» все патологически одержимы иде­ей вины, единственный нормальный человек это Джина. Она никогда не страдает от чувства вины, более того, в ее характере больше восточных черт, так как ей больше свойствен стыд, желание повысить свой статус, свою престиж­ность. А для западного человека уни­же­ние, потеря лица, оскорбления не столь и важны. Вспомним как довольно часто в фильмах, особенно американских, «заезжают» тортом в лицо. Человек может покончить собой от чувства вины перед собой, семьей, своим бизнесом, если его акции упадут на 50 %. Культура стыда характерна для Востока, ее проявления очевидны например в культуре кавказских народов. Восточный человек может пойти на преступление, если об этом другие не будут знать, так как для него особенно важно мнение других, его положение в обществе. Здесь человек может покончить с собой от чувства стыда, например если он будет унижен. 

Самурай совершает харакири главным образом из-за того что чувствует стыд. Его оскорбили, он не сумел смыть это оскорбление, скажем на дуэли он потерял лицо, поэтому он идет и совершает харакири чтобы избавиться от чувства стыда. Он может со­вер­шить харакири и из чувства вины, ска­жем оттого что не отомстил за своего князя. Но эта вина была как бы трансформирована через стыд. Они не только были вино­ваты, но еще и стыдились того, что были виноваты. Современный студент, провалившись на экзамене, скорее ве­ша­ется из-за осознания вины перед семьей. Почему?  Если б он был скажем сирота, воспитанник детдома, жил бы один, без родителей, работал бы, занимался бы, учился, готовился к поступлению в ВУЗ и провалился, он вряд ли от этого повесился бы, - не такой уж большой стыд; попробовал бы сно­ва, потому что вины он не испытывал бы ни перед кем. Ну перед кем он виноват? Толь­ко перед самим собой. Но у нормального японского студента с детства ма­ма ходит на цыпочках, мама на всех шикает: « Не шумите, не разговаривайте - Таро занимается, Та­ро учится, как вы сме­е­­те! Создайте ребенку условия, чтобы он хорошо учился!» Все вертится вокруг того чтобы создать ему условия. Ему репетиторов нанимают, отец отказывает себе в новом костюме и платит репетито­ру. То есть настолько все усилия семьи сфокусированы на том что­бы дать молодому человеку возможность поступить в престижный универси­тет, что когда он проваливается, он чувствует невыносимую вину: «Люди так старались, отказывали себе во всем, ходили вокруг меня на цыпочках, пылинки с меня сдували, от всего меня освобождали - только бы я учился, а я не выучился. Как я виноват!» И он  идет и вешается. 

Так что здесь, пожалуй, можно наблюдать, что студен­чес­кое поведение есть про­дол­жение самурайского поведения, они очень похожи. Поведение современного студен­та это по­ведение средневекового самурая. Но в мотивации поведения самурая еще пре­о­б­ла­дал стыд, а в мотивации совре­менного студента уже решительно преоб­ладает вина. 

Теперь возвращаемся к соотношению восточного и западного в этничности. В связи и соответствии с высокой ролью индивидуальной идентичности, индивидуального определения человека в западной культуре большую значимость приобретает его четкое отнесение к этничности. Для шведа не очень важно, что он служащий скажем компании  «Филипс». Для шведа не очень важно, что он прихожанин лютеранской церкви, он  может перейти в католичество и, собственно говоря, это никого не касается. Он может уйти из одной компании в другую и это тоже никого не касается. Групповые идентичности для него мало что значат, тем более никого не касается, в какой гольф-клуб или фитнесс-центр он ходит; он спокойно может уйти и спокойно перейти. Остается только высшая идентичность - это национальная идентичность, из которой он не может так легко уйти. Хотя может: в конце концов уедет в Америку и там забудет, что был шведом, и станет американцем. Но пока он остается в шведском обществе, важно, что он швед, а не допустим финн или норвежец, тем более не курд или поляк. Потому что шведское общество при всей своей терпимости конечно придает большое значение тому, что он коренной, природный швед. 10-20 % в Швеции составляют всякие эмигранты, отношение к ним достаточно пренебрежительное, даже к финнам отношение несколько пренебрежительное, не говоря уж о прочих. Поэтому определенная гордость за свое шведское происхождение имеется, тем более что это дает какие-то преимущества. Во всей Европе подобные преимущества крайне выражены в Латвии, где быть латышом или не-латышом это просто вопрос жизни и смерти, где быть русским значит, что тебе не выплатят пенсию, пособие, не дадут купить дом, продать квартиру, не дадут работать скажем в пожарной команде или еще где-нибудь, не говоря о том, что не дадут голосовать, паспорт не дадут, не дадут выехать за границу и тысячу разных вещей. На фоне всей Европы Латвия в отношении дискриминации не-латышей, не своих компатриотов, занимает пожалуй худшее место. Но и во Франции, в Германии и в других странах очень важно быть гражданином или не гражданином. А гражданство в общем совпадает с этнической принадлежностью. Можно получить гражданство, но это достаточно долгая процедура: нужно там столько-то времени прожить, нужно сдать экзамен по языку, нужно доказать, что ты хороший человек, что ты не верблюд, не наркоман и т.д. На все это нужно принести документы... 

Итак, в западном обществе этническая идентичность определяется жестко, четко. Она, правда, связана с гражданством. Если ты получил французское гражданство, значит ты в общем стал французом, хотя тоже далеко не всегда. Это только официально, а окружающие тебя всю жизнь и даже твоих детей французами могут так и не признать. В общем значимая жесткая идентичность в связи с преобладанием  nation state, мононационального, формально национального государства - это характерно для западной модели. 

А какова ситуация в восточном обществе? В наиболее отсталых и  наиболее восточных обществах, в частности в Центральной Индии, вообще нет этнической идентичности. Если вы посмотрите на карту, то от Дели до Бихара, в штатах Уттар-Прадеш и Мадхья-Прадеш и в ряде других соседних штатов на карте написано, что живут «хиндустанцы». Я не встречал в жизни ни одного человека, который  на вопрос «Кто ты?» ответил бы «Я хиндустанец». И если даже я его спрошу «Ты хиндустанец?», он меня не поймет. Что такое вообще «хиндустанцы»? Это всецело выдуманная нашими этнодемографами категория. Такой нации национальности нет. Я могу спросить человека «Ты бенгалец?» и чаще всего он скажет «да» или «нет». Я его могу спросить «Ты пенджабец?», иногда он скажет «да», иногда «нет». «Пенджабцы это сикхи, а я -хинду» или «я мусульманин». Иногда скажет: «Да, я мусульманин из Пенджаба», то есть здесь будет уже более расплывчатый ответ. Но что касается индийца из Центральной Индии, из той зоны, где нарисованы хиндустанцы, там чаще всего скажут, что он мусульманин или хинду  (индус), в некоторых случаях скажут «Я джайн», то есть человек назовет свою религиозную принадлежность. Потом он скажет: «Я уджайнец» или -«гвалиорец» или -«лакнаусский», то есть он назовет тот город или округ, из которого он происходит. Если я очень настойчиво буду его расспрашивать, он скажет: «Я гуджар» или -«джат», -«ахер», то есть назовет какую-то субэтническую кастовую группировку. Или он скажет «Я брамин»; если я буду еще расспрашивать, он скажет: «Я ведибрамин, чего ты привязался?» То есть он назовет разные группы, к которым он принадлежит, которые имеют слитную, синкретическую сословно-религиозную окраску, но вопрос об этничности для жителя Центральной Индии вообще не встает. В конце концов он скажет: «Я индиец, я гражданин Индии». Чем дальше к периферии Индии, особенно на юг, на восток, тем более выражена этничность: человек скажет, что он малаяли, что он тамил; что он тамил, он обязательно скажет. Особенно ярко выражена этничность в самых крайних районах Индии - в Бенгалии и Тамилнаде, это связано с тем, что там развитые литературные языки, которые борются с засильем хинди и противопоставляют себя хинди. Одно из основных их требований это чтобы человек знал только тамильский и немножко английский и не ущемлялся бы в продвижении скажем по государственной службе по сравнению с человеком, который знает скажем хинди. Это требование в Индии постоянно нарушается, потому что хинди в Индии всегда получает какие-то преимущества, из-за этого переворачивают трамваи, жгут полицейские участки, бьют стекла, устраивают на улицах потасовки, организуют политические партии, которые требуют отделения Бенгалии или Тамилнада в самостоятельные государства. Правда, массовую поддержку такой экстремизм получает редко. 

Но и в других странах, поскольку это новые государства, понятие гражданства не вызывает большой лояльности. Скажем в Шри-ланке, на Цейлоне, воюют между собой тамилы и сингалы - две этнические общности. Но они воюют как религиозные общества, как индусы и как буддисты. В других странах принадлежность к национальности, будь то таиландец или китаец, существенна, но не в противопоставлении всех тайцев китайцам, а внутри тайцев. Он может быть настоящий контайн, он может быть лао с плоскогорья Корат, может быть мяо, получивший образование, или яо - это не будет иметь особого значения, это не будет служить поводом для дискриминации; важно то, что он будет буддистом и коренным жителем данного государства - не китайцем или вьетнамцем, не эмигрантом. 

То есть, резюмируя, я хотел бы сказать, что для западного восприятия этничность имеет большое значение как этничность, помимо таких стран как Соединенные Штаты, где смешиваются разные этничности., где в конечном счете тоже идет различение, но скорее по надэтническим признакам: белый, белый протестант, белый католик, индеец, притом индеец северный или индеец юго-западный; черный, причем черный из рабов или черный из  новоприезжих из Индии или Ямайки... Вот такие не этнические, скорее надэтнические, более широкие категории имеют место в американском обществе, но они тоже отражают западную концепцию четкого отнесения в какие-то ящики, только стенки этих ящиков строятся несколько иначе. Тогда как в восточном восприятии место человека не в ящике, а скорее в какой-то авоське, сплетенной из многих ниток: одна нитка национальная, другая нитка религиозная, третья кастовая, четвертая может принадлежать к какой-то современной промышленной кампании или организации и т. д. И вот на сплетении этих ниток человек себя располагает, этничность для него лишь одна из ниток. А если другие нитки для него достаточно прочные и толстые, то нитка этничности, как в случае Центральной Индии, может даже вообще отсутствовать. 

На этом, наверно, можно завершить.                                                        

  

Вопрос: Сергей Александрович, получается, что тут целый комплекс человеческих качеств, которые присущи западному или восточному. И если учесть, что существует изначальная разница между женским и мужским характером, то можно ли соотнести, конечно очень условно, разделение женского и мужского с западным и восточным? Потому что например стыд, больше присущ женскому, а вина - мужскому, само собой напрашивается соотнесение.  

Ответ: Правильно. Я боюсь слишком фантазировать и высказывать слишком смелые гипотезы. Но если вы мне позволите в неофициальном порядке, то мне кажется, что это так, если уж мы берем дихотомию мужского и женского. Западная цивилизация это мужская цивилизация, восточная это женская. Именно поэтому для восточной цивилизации так характерна патриархальность, так характерно всяческое подчеркивание достоинств мужчины, его превосходства над женщиной, тогда как в западной цивилизации мужчина охотно предоставляет женщине все: «Дорогая, да, ты главная, ты такая же как я. Феминистка - очень хорошо. Садись за штурвал истребителя, нажимай на гашетку пулемета, дай Бог тебе здоровья и успеха». Мне кажется, вот так идет это распределение.  

Вопрос: Сергей Александрович, когда вы говорили о чувствах стыда и вины, думали ли вы, как это соответствует табу? 

Ответ: Вы знаете, я думаю, что каждый из нас представляет собой нечто вроде шкафа, где примерно одинаковое количество полок. Эти полки могут быть разной длины и объема, но в общем все мы одинаково устроены в отношении того, как эти полки расположены. И у каждого из нас есть своя полка для табу, которая должна быть заполнена, у каждого из нас эта полка одинакового объема. И в принципе для каждого из нас примерно одинаковое количество табу мы должны положить чтобы шкаф стоял устойчиво. Но какие табу, табу на что мы положим на эту полку? Вот это зависит и от нашей индивидуальности и конечно в еще большей степени зависит от профиля той культуры, к которой мы принадлежим.   

 

Лекция 9. 

(Начало записи не прослушивается.) Скажем, индийские идеологии как правило не этноцентричны. И там религиозная идея продолжает доминировать над национальной. Столкновение происходит между не столько бенгальцами и хиндустанцами - тем более что хиндустанцы себя как хиндустанцы не осознают, я уже говорил, что это искусственная категория- и даже не между пенджабцами и хиндустанцами, а между индусами и мусульманами или, в последнее время, даже между индусами и сикхами. 

(Из аудитории:) А борьба против Англии? 

- А это тоже не было этноцентризмом, это был культуроцентризм, религиоцентризм. Современное осетинское национальное движение было конечно этноцентричным, оно совершенно игнорирует религиозные различия, а индийское движение четко делилось на индусское и мусульманское; язык, культура, традиции имели меньшее значение чем религиозные тенденции. Так что пожалуй растущий этноцентризм это тоже проявление некоторых западных моделей мышления в восточных обществах. Скажем малайский этноцентризм, который выражается в примате всего малайского над китайским, индийским - над эмигрантским, во-первых он носит мусульманскую окраску. Малайское значит мусульманское, или мусульманское в Малайзии значит малайское. Так ставится уравнение. С другой стороны, в политическом плане этноцентризм проявляется в западных институтах, потому что для восточного правителя - сейчас уже мало осталось восточных правителей, только король Непала продолжает оставаться в сущности восточным правителем - этническая принадлежность подданных не имеет большого значения. Даже религиозная принадлежность подданных для него не так уж важна, для него важна их политическая лояльность, лояльность по отношению к династии, готовность соблюдать принципы вассалитета. 

Иначе говоря, восточная правительственная идеология не ставит цели создать государство. Даже Китайская империя не была nation state для китайцев. Начнем с того, что китайская династия была маньчжурской, они сами отделяли себя от китайцев. Они этнически считали себя маньчжурами. Кроме того они знали и принимали как должное, что  у них есть китайские, мусульманские , тибетские, монгольские  и другие подданные, которые имели право на свою культурную самостоятельность, на свои традиции и т. д. Правда, это в Китае, при том что Китай исключительно культуроцентричен. Маньчжурские императоры полностью приняли китайскую культурную систему, прежде всего культ иероглифа и культ канонической литературы, прежде всего конфуцианской канонической литературы. Они продолжали писать по-маньчжурски, маньчжурская письменность продолжала существовать, на маньчжурском велась какая-то документация, на банкнотах ставились китайские и маньчжурские надписи, правда иногда ставились тибетские и монгольские надписи тоже, но маньчжурские всегда ставились рядом с китайскими. Вся основная канцелярская работа велась на китайском языке и, как я уже говорил, основой для занятия любых высоких чиновничьих должностей была сдача экзаменов по конфуцианской философии на ту или другую ученую степень. 

Недавно я был на конференции, где выступал англичанин, который изучал мусульманские меньшинства в Китае. И вот в Китае понятие культуры выражается словом «вэньхуа», которое пишется двумя иероглифами: «письменность» и «становление», то есть «письменизация», «описьменивание». Вот «описьменивание» для китайца и есть культура, то есть показатель китайской культурности это описьменивание. И этот англичанин, исследователь мусульманства, говорил, как он встречался с каким-то уйгуром, с человеком, который бывал в Стамбуле, который грамотен и знает арабский, персидский, турецкий и свой родной уйгурский, который таким образом умеет писать арабской письменностью на пяти языках, начитан в мусульманской литературе; и когда пошел разговор о культуре, то этот религиозный деятель, который свободно говорит по-китайски, но не умеет писать иероглифами, сказал по-китайски: «во мэйю вэньхуа», то есть «У меня нет культуры». Хотя конечно у него есть своя мусульманская, арабская, персидская - общемусульманская культура, живя в Китае, он это как бы культурой не считает: для него под воздействием китайской культуры культурным является только тот, кто умеет писать иероглифами, и культура зависит от степени овладения китайской иероглификой и китайской литературой. Чем больше человек знает китайских иероглифов, чем больше он прочел китайской литературы, тем он культурней, а если он вообще этого не может, значит он вообще вне культуры, хоть он и умеет писать и говорить на пяти языках и объездил половину мусульманского мира. 

Создается впечатление, что  западная модель и есть мировая, общечеловеческая модель, которая на сегодня ассоциируется с обществом потребления и с «золотым миллиардом», то есть теми из шести миллиардов человечества, кто может себе позволить жить в доме с канализацией, горячей водой, компьютером, телевизором со спутниковой антенной, телефоном  и прочими дарами цивилизации, может иметь автомобиль, покупать продукты в супермаркете и выписывать одежду по каталогам пусть достаточно дешевых, популярных, но мировых модных фирм. Остальные пять миллиардов этой возможности лишены, но все больше и больше ориентируются, потому что телевидение, хотя бы кинофильмы, им доступно, и они видят, как живет этот золотой миллиард. 

На современном этапе противопоставление Востока и Запада в значительной степени теряет свое значение и заменяется другим противопоставлением - Севера и Юга. Как и Восток - Запад противопоставление Севера и Юга тоже условно, потому что скажем такие южные географически страны в мире как Австралия или Новая Зеландия цивилизационно относятся к северу; это только показывает условность подобных противопоставлений. Почему противопоставление Север - Юг важнее в настоящее время и критически более оправданно чем противопоставление Восток - Запад? Дело в том, что противопоставление Север - Юг включает в себя не только то, что традиционно было принято понимать под Востоком, то есть страны Азии и Северной Африки (Африка к югу от Сахары никогда в понятие Востока не включалась, это особый мир со своими ценностями и традициями), но и кроме того Юг включает в себя весь обширный регион Латинской Америки, который было бы странно называть Востоком, хотя, как мы пытались показать, некоторые черты, конвергентно сходные с восточными, там имеются. Тем не менее цивилизационно, исторически Латинская Америка принадлежит, во всяком случае тяготеет к Западной цивилизации: там господствует христианство в католической форме, испанский и португальский языки,  историческая память связана не со странами Востока, а с Испанией, Португалией и вообще с Европой после колонизации этих стран, и т. д. Север и Юг могут быть противопоставлены друг другу прежде всего по уровню благосостояния, по уровню индустриализации общества, по уровню развития общества потребления. 

В современном мире около шести миллиардов человек и всё чаще говорят об одном золотом миллиарде - это население Севера, то есть население Центральной и Западной Европы, население Северной Америки, Австралии, Новой Зеландии, Японии. Всего одна шестая человечества живет в относительном богатстве, в технологически обеспеченном благоустроенном обществе, обществе массового потребления не только жизненно необходимых индустриальных товаров, но и предметов роскоши, тогда как остальное человечество - население большей части Латинской Америки, население Африки, как Северной, так и к югу от Сахары, население большинства стран Ближнего Востока, Южной Азии, Пакистана, Индии, население  Китая и других стран Восточной Азии, все это вместе составляет остальные пять шестых человечества, - живет либо в бедности либо в относительной скудости и конечно не может позволить себе столь массового доступа к благам современной технологии, благам современной цивилизации, которые имеет этот золотой миллиард - население, условно говоря, Севера. Конечно это различие предопределено в значительной степени уровнем культурного развития, культурным, образовательным отставанием населения Юга от населения Севера. В конечном счете то, какой способ производства, какая форма производства господствует в той или иной стране, определяют не хозяева, не менеджеры, определяет уровень квалификации рабочей силы, уровень умения, готовности этой рабочей силы качественно работать. Покупая компьютер, телевизор или какой-нибудь другой сложный электронный аппарат, вы прежде вего стараетесь определить, где происходила его сборка. Если сборка происходила скажем в Европе, Америке или  Японии, то это один уровень качества, а если предмет внешне такой же, но собрали его где-нибудь в Гонконге, в Сингапуре, Малайзии или в других странах, где развивается промышленность, но рабочая сила еще не достигла того уровня квалификации, которого она достигла в Европе или в Японии, то гораздо больше опасность, что прибор, который вы покупаете, будет работать некачественно, сравнительно рано испортится и т. д. 

В плане противопоставления Севера и Юга как и в плане противопоставления Востока и Запада всегда особое место занимала и продолжает занимать Россия. В дореволюционное время противопоставления Севера и Юга еще не было, было противопоставление Восток - Запад. Россия в этом отношении занимала промежуточное место. Как вы знаете, по ряду показателей, скажем по темпам развития промышленности, по уровню монополизации, что отмечал еще Ленин, Россия находилась даже впереди развитых индустриальных стран. Капитализм в России развивался интенсивно. С другой стороны сохранялась восточная структура сельского хозяйства, сохранялась общинная жизнь, с трудом прокладывала себе дорогу столыпинская реформа, которая пыталась перевести сельское хозяйство России на западные рельсы и заменить типичное для Востока общинное землевладение индивидуальным фермерским землевладением. Те же самые тенденции, пожалуй, продолжались в советское время: стал еще глубже разрыв между максимально продвигаемой индустриализацией, причем инустриализацией прежде всего в тяжелой промышленности, в производстве не товаров потребления, а так называемых продуктов группы А, то есть топлива, металла, станков, машин и т. д., а с другой стороны деревня была возвращена к азиатскому способу производства, к азиатскому общинному состоянию, потому что организация колхозов и была по существу восстановлением общинной и коллективной ответственности, притом в такой форме, которая была бы наиболее удобна для государственного бюрократического контроля и для изъятия не только прибавочного, но в ряде случаев даже части жизненно необходимого продукта, - точно так же как это делалось в азиатских деспотиях бюрократическим аппаратом. 

Широкое распространение получил рабский труд, который оформлялся как труд репрессированных, заключенных в лагерях или труд так или иначе лишенных личной свободы , лишенных прав передвижения, лишенных основных своих прав людей. Во время войны репрессировались целые народы: русские немцы, значительная часть прибалтийского населения, чеченского, калмыцкого, грузинского - целый ряд народов были репрессированы полностью, многие народы были репрессированы частично. Труд, который они выполняли, это был не наемный, не свободный труд, в значительной степени это был эквивалент рабского труда. В результате уничтожения кулаков, а в кулаки очень часто зачисляли и середняков и вообще крестьян, обладавших какой-то предприимчивостью, трудолюбивых, которые хотели улучшить свое личное хозяйство, - все они рассматривались как кулаки, репрессировались, переселялись и в результате в колхозной деревне осталась наименее активная, наименее трудолюбивая, наименее заинтересованная в расширении производства часть крестьянства. Сейчас ведутся споры о приватизации земли, это как раз споры между людьми, которые хотят восстановить фермерское землевладение, и теми, кто еще сохраняет советскую агропромовскую вертикальную структуру эксплуатации обобществленного крестьянского труда, эксплуатации колхозов, сохранивших свою сущность, но переменивших свои вывески, и то не всегда. Они сохраняют по существу азиатский способ производства. Надо сказать, что идея приватизации земли, идея развития фермерства часто не находит значительной поддержки среди российского крестьянства, потому что оно перестало быть крестьянством по своей психологии, оно приобрело психологию люмпенизированных работников латифундий, людей, лишенных чувства собственности, интереса к собственности, лишенных интереса к интенсивному производительному труду. Очень многих сохранение нынешней ситуации в деревне вполне устраивает. 

Сегодня Россия, которая географически расположена на севере, приобретает все больше и больше, условно говоря, южных черт в экономике, политике и социальной структуре. Россия и при большевиках больше напоминала развивающуюся или слаборазвитую страну, страну третьего мира, нежели современную индустриальную страну. Во всяком случае реалии России всегда очень трудно было объяснить европейцу или американцу, потому что он представлял иную политическую систему, и те общественные отношения, те формы существования, которые были в советской России, им просто не было аналогов в его собственной стране, с которыми он мог бы это сопоставить. С другой стороны человеку из развивающейся страны, страны третьего мира это объяснить было всегда достаточно легко. На практике общения с индийцами я почувствовал, что индийцу было в общем понятно, что происходит в Советском Союзе. Если он спрашивал, что это такое, как это получается, что это собой представляет, мне достаточно было назвать какой-либо предмет из его собственной индийской действительности. Всегда какой-то аналогичный предмет находился и сразу все становилось понятно, и формы коррупции и формы экономического принуждения и формы распределения, дефицита, - все, что было характерно для советской России, можно было найти и в Индии, казалось бы стране капиталистической, безусловно капиталистической стране, но в которой огромное место занимают эти вовсе не социалистические, а попросту азиатские черты, характерные для Востока, а в нынешней ситуации характерные вообще для так называемых стран Юга. 

На этом фоне разделения мира не столько на Восток и Запад сколько на Север и Юг заповедником сохранения собственно восточных черт становятся в основном страны исламской цивилизации. Это  достаточно обширный регион, он охватывает всю Северную Африку, весь Ближний Восток вплоть до Пакистана, ряд стран Юго-Восточной Азии: Бангладеш, Индонезию и Малайзию, где правда специфически исламские черты выражены менее ярко. Во всяком случае от границ Индии, Пакистана до Марокко - это единый исламский пояс, в который пока в ограниченной  степени включаются и мусульманские государства СНГ: Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан, в меньшей степени Киргизстан и Казахстан и может быть Азербайджан. Для этого региона характерны не просто южные черты, но южные черты специфически восточной окраски, с характерно негативным отношением к Западу и с упором на традиционные ценности. Что касается немусульманских восточных стран, скажем Индии, Китая или стран Индокитая, то здесь мы находим более позитивное  восприятие западной цивилизации, большую склонность к вестернизации быта. Но она ограничивается главным образом элитарными слоями, которые вестернизуются, европеизируются не только поверхностно, но в какой-то мере и существенно, позитивно воспринимая многие части и черты западной системы ценностей; эта вестернизация ограничивается, повторяю, верхушечными, элитарными слоями пока еще слабо затрагивает или совсем не затрагивает народные трудящиеся массы. 

Исламский мир, который представляет собой относительно бедный мир, далекий от норм современного общества потребления, от золотого миллиарда, имеет определенное лидирущее ядро с высокоразвитой экономикой исключительно благодаря наличию нефтяных ресурсов. Это прежде всего Арабские эмираты, Саудовская Аравия, Кувейт. Иран и Ирак тоже имеют обширные запасы нефти, но в силу политической ситуации даже при наличии нефтяного экспорта, который для них затруднен, остаются в достаточно бедственном, нищем положении. Саудовская Аравия, Кувейт, Эмираты и некоторые другие маленькие арабские государства Персидского залива имеют такие нефтяные доходы, что они позволили им существенно поднять жизненный уровень  своего населения, в общем довести его до уровня массового потребления, сопоставимого с европейским и американским. Но это паразитическое существование, потому что реально они живут за счет экспорта нефти, а не за счет того, что они производят; они делают какую-то работу, они банковские, государственные служащие, но производительную работу они не выполняют. Сейчас в Ереване на всех рынках можно видеть полиэтиленовые пакетики какой-то фирмы и там надпись на трех языках: наверху на английском, потом на арабском и еще на каком-то  языке, никто наверно не знает, что это за язык, а это малаяли, то есть язык индийцев штата Керала. В штате Керала население говорит на языке малаяли, там есть разные направления индуизма, христианства и ислама. Так вот, мусульмане штата Керала в огромном количестве уезжают на заработки именно в Кувейт, в  Эмираты и другие страны Персидского залива, именно потому на этих полиэтиленовых пакетиках имеется надпись на языке малаяли. Основная  рабочая сила этих богатых арабских стран - не местные жители, местные не занимаются физическим трудом, они вообще не идут в производительные области экономики; если они работают, то занимаются управлением, распределением, а основную рабочую силу составляет приезжее население: частично арабы, частично корейцы и в большой степени эти выходцы из Южной Индии, мусульмане, но не арабы, говорящие на  южноиндийских языках, прежде всего на языке малаяли. 

Эта зона как-то использует свои большие финансовые возможности. Конечно эти деньги вкладываются в европейские и американские банки, конечно идут на пользу транснациональных кампаний, на приобретение акций крупных кампаний, конечно эти бизнесмены в какой-то степени хоть иногда подвергаются вестернизации - до такого уровня, что кто-то из них собирался, и не без успеха, жениться на английской принцессе Диане и только их гибель в автокатастрофе помешала этому. Но таких вестернизованных бизнесменов единицы, а подавляющая масса сохраняет традиционную идеологию и их деньги в значительной степени идут на поддержание традиционной идеологии, на фундаменталистскую исламскую и даже на исламскую террористическую деятельность в разных регионах мира, в том числе на ваххабитскую пропаганду в Дагестане, Чечне, вообще на Северном Кавказе и в республиках Средней Азии. Однако попытка такого искусственного поддержания очага восточной ментальности, очага исламского фундаментализма в этом исламском регионе мира вряд ли будет иметь длительные успешные результаты. Так или иначе, процессы вестернизации затронули этот регион. В Иране вестернизация населения зашла очень далеко и была насильственно пресечена и направлена вспять революцией Хомейни, которая привела к установлению в Иране режима исламского фундаментализма и заставила очень многих иранцев, в той или иной степени проникнутых западными ценностями, эмигрировать в Западную Европу и Соединенные Штаты.